Штурм Праги Суворовым в 1794 году.

Глава VII. Умиротворение Польши и заключение.

Депутация магистрата. Условия капитуляции. Вступление русских в Варшаву. Капитуляция польских войск. Распоряжения Суворова. Конец Речи Посполитой. Заключение о всей операции Суворова.

Грозный штурм Праги устрашил Варшаву, — она ждала и для себя подобной же участи.
Верховный совет выслал из города свой архив, а казну отправил в корпус Понятовского. Длинной вереницей потянулись из Варшавы экипажи, обозы, пешеходы; уходили все, кто только мог. Зайончек уехал, не успевши вынуть пулю, которой был ранен в Праге. Коллонтай скрылся, захватив с собою до 15.000 червонцев общественных денег.
Узнав, что Суворов не хочет входить в сношения с представителями революционного правительства, а будет переговариваться только с законными властями, жители Варшавы послали после полудня 24-го Октября депутацию к королю, Вавржецкому и верховному совету, требуя немедленной капитуляции, дабы спасти город от неминуемого разгрома.
Старый король был измучен предшествовавшими событиями. Рассказывают, что ночь, когда русские штурмовали Прагу, он провел без сна; лишь под утро [93] он задремал в кресле; но был разбужен ядром, ударившим в стену королевского замка. Тогда Станислав-Август увидел в нише большего окна женщину высокого роста в белом одеянии; взор ее был исполнен чрезвычайной грусти. Испуганный король вскрикнул; прибежали люди из соседней комнаты; привидение исчезло. Сообщив о случившемся, Понятовский пояснил, что это та самая женщина которая являлась еще его отцу накануне полтавской битвы, когда последний был в войсках Карла XII.
Король одобрил решение жителей; верховный совет и Вавржецкий в общем были тоже согласны; а потому решили послать теперь же к Суворову депутацию от магистрата, как учреждения, существовавшего и до революции; король дал от себя письмо, соответствовавшее желаниям верховного совета.
После полуночи от варшавского берега Вислы отчалили две лодки и при звуке трубы, с развевавшимся белым знаменем, направились к Праге. В лодках сидели три депутата: Франц Макарович, Доминик Борковский и Станислав Стршалкевич. На берегу, освещенном факелами и фонарями, царила тишина, хотя он был покрыт толпами народа, ожидавшего с нетерпением решения своей участи; эти толпы переживали часы, стоившие целых годов.
Депутация была принята комендантом Праги генерал-майором Буксгевденом (следовательно, Суворов уже упорядочил управление) и препровождена к исправлявшему должность дежурного генерала Исленьеву. Последний, расспросив депутатов, дал звать Суворову и, затем, вошел к нему представить польских представителей.
Было уже утро 25-го Октября. Русский главнокомандующий сидел на обрубке дерева перед своей калмыцкой кибиткой. Заметив, что депутаты подходят нерешительным шагом, как бы волнуемые опасениями, он вскочил, кинул свою саблю на землю и бросился [94] с распростертыми объятиями, крича по польски: «Pokuу! Pokuу!» (Мир! Мир!).
Не ожидавшие такой умеренности от грозного полководца, депутаты, по обычаю поляков, нагнулись, чтобы обнять его колена, но Суворов сам обнял поляков, ввел их в свою кибитку, усадил около себя, стал угощать вином и разными закусками. Депутаты прослезились.
Переговоры, в виде приятельской беседы, велись недолго. Депутатам были вручены заготовленные весьма умеренные пункты капитуляции.¹
Отпуская депутатов, Суворов сказал: «Вы просили только целости жизни и имуществ, — я вам даю больше: пусть все будет забыто на веки и установится между нами дружественная приязнь». На ответ дано 24 часа.
В Варшаве на берегу народ продолжал толпиться в трепетном ожидании; наконец, лодки с возвращавшимися депутатами приблизились; с реки послышались вожделенные слова: «мир! мир!» Толпа бросилась к лодкам и на руках вынесла депутатов. Отлегло от сердца за участь родного города. Казалось, все дело было решено окончательно. [95]
Не так думали польские военачальники, собравшиеся во дворце у короля вместе с членами совета, чтобы выслушать депутатов. «У нас еще двадцать тысяч, сказал Вавржецкий, у нас наберется до ста пушек. Постыдно с такими силами класть оружие; если мы не в силах более удержать революцию и спасти отечество, по крайней мере, подержавшись, мы можем вытребовать какое-нибудь общее обеспечение для обывателей, поверженных в несчастие революциею, а если и этого нельзя, то погибнем со славою». — «Столица, возражал король, не хочет более защищаться». — «Пусть столица отдается графу Суворову, отвечал Вавржецкий, а войско уйдет в Великую Польшу, занятую пруссаками. Русские за ним не последуют, потому что они не имеют на это повелений. Пока прусский король снесется с Императрицею и попросит помощи, настанет зима. Пруссаки нам не страшны; мы одолеем их, а между тем Ваше Величество напишите Императрице представление, что обыватели потерпели ужаснейшие зверства от казаков, опишите, как они жгли и мучили людей; объясните, что краю, разоренному войском, грозит голод, страна пустеет: правдивое изображение наших бедствий должно тронуться душу великой монархини; пусть она выпустит взятых в неволю обывателей, возвратит им собственность и объявит, чего она хочет от несчастной Польши».
В 10 ч. утра 26-го Октября депутаты вновь явились к Суворову с заявлением, что обезоружить войско и сдать артиллерию город не может, так как магистрат не властен над ними; мост же починить нельзя раньше нескольких дней. Суворов увидел в этом умышленное затягивание дела, настаивал на своих требованиях, но дал на исправление моста срок до 28-го Октября, причем заявил, что и русские войска будут работать; польская же армия, если не хочет положить оружия, то должна немедленно очистить город. [96]
Вместе с тем приказано было Ферзену и Денисову двинуться вверх по Висле и переправиться через реку на судах у Карчева для захвата поляков.
Хотя потом Суворов дал еще отсрочку для занятия Варшавы до 1-го Ноября, но уже перед рассветом 28-го Октября прислана была от поляков просьба о скорейшем вступлении русских войск в Варшаву, так как в городе начинается волнение недовольных капитуляцией и даже положение короля нельзя считать обеспеченным. Условлено, что русские вступят утром 29-го Октября.
Между тем Вавржецкий спешил отправлять из Варшавы военные транспорты, артиллерию (50 орудий), золота и серебра на 157000 злотых, выводить войска. Наконец, в ночь на 29-е Октября выехал сам в Торчин к отряду Домбровского.
В тот же день в 7 часов утра последовало вступление русских войск в Варшаву. Уверенный в покорности поляков Суворов отдал приказание вступать в город с незаряженным оружием, и если бы даже были выстрелы из домов, — не отвечать. Однако Буксгевден тайно приказал зарядить ружья и пушки на всякий случай.
Войска изготовились, как на парад, и глядели щеголями; даже у казаков Исаева «лошади были против обыкновения вычищены».
В восьмом часу утра 29-го Октября вступили на мост казаки Исаева, за ними войска Потемкина, имея впереди колонну Буксгевдена, далее Дерфельден. Суворов ехал за колонной Буксгевдена, одетый в ежедневную кавалерийскую форму без орденов. Городской магистрат, в черной церемониальной одежде, находился в сборе на варшавском конце моста; старший из членов подвес на бархатной подушке вызолоченные городские ключи², хлеб — соль и сказал короткое [97] приветственное слово. Суворов взял ключи, поцеловал их и, подняв к небу, громко сказал: «Благодарю Тебя, Всемогущий, что я не должен был купить эти ключи так дорого, как....», он взглянул на Прагу и прослезился. Народ теснился кругом русского главнокомандующего, ближайшие обнимали его колена, целовали стремена, кричали «виват» Екатерине и Суворову; радость граждан по случаю наступившего мира была непритворна. Недаром, в последствии, 24-го Ноября город поднес Суворову золотую эмальированную табакерку с надписью по-польски «Варшава своему избавителю». Именем Екатерины он объявил всем амнистию и решил умиротворять Польшу милосердием. Поляки просто были поражены подобным поведением русского грозного полководца и даже выражали ему откровенно свое удивление. Он отвечал им стихами Ломоносова:

Великодушный лов злодея низвергает,
А хищный волк его лежащего терзает.

Магистрат представил Суворову захваченных поляками пленных: русских — 1376 чел., австрийцев — 80 и пруссаков более 500; русские уже были освобождены, австрийцы и пруссаки скованы. Свидание освобожденных со своим избавителем было трогательно; они пали на колена и горячо благодарили: радость была тем понятнее, что еще несколько дней назад носились зловещие слухи: что под влиянием мрачного Коллантая и других крайних революционеров предполагалось поголовное избиение пленных.
Хотя Вавржецкий успел притянуть к себе оставшиеся вне Варшавы польские войска, однако в его армии очень скоро обнаружились признаки полного упадка дисциплины, окончательного разложения. Разъезды и целые партии переходили к русским или разбегались; орудия приходилось бросать десятками; а Денисов и Ферзен продолжали теснить Вавржецкого³. Наконец, [98] доведенный до крайности Вавржецкий капитулировал 7-го Ноября у Радошице, на пути к Кракову; Денисов преградил этот путь. Вавржецкий отослан Румянцевым в Петербург, остальные чины польского войска обезоружены и отпущены по домам «на реверс». Всего обезоружено до 1-го Декабря 25½ тыс. чел. и взято 80 орудий⁴.
Суворов несказанно был рад счастливому обороту дела.
Еще 24-го октября, он послал краткое донесение Румянцеву: «Сиятельнейший граф, ура, Прага наша»⁵. А 8-го Ноября донес так: «Варшава. День Архангела Михаила. №101. Виват Великая Екатерина! Все кончено, сиятельнейший граф, Польша обезоружена. Граф Александр Суворов-Рымникский»⁶. 10-го Ноября Суворов извещал Репнина так: «Кампания кончена, Польша обезоружена. Инсургентов нет! Их оставалось более 20 т. и около 80 пушек. Частью они рассеялись, но превосходною положили ружье и сдались с их Генералами, без кровопролития»⁷.
Посреди своих успехов торжествующий полководец получил от князя Репнина бумагу, отголосок прежних пререканий между ними, где напоминалось Суворову со ссылкою на распоряжение военной коллегии, что командуемые им войска должны «по внутренности» подчиняться [99] Репнину⁸. Суворов на это вовсе не отвечал и решительно отклонил притязания Репнина вмешиваться в управление войсками и краем. В Польше была организована «провиантская комиссия для довольствия» как для отдельной армии, устроен штаб и все управление.
Вскоре пришло известие о производстве Суворова в чин фельдмаршала⁹, и Репнин, бывший до сих пор старшим по чину, должен был теперь не пререкаться с ним в бумагах, а доносить рапортами и получать повеления. Государыня прислала новому фельдмаршалу два рескрипта, в одном из которых говорилось, что не она, Екатерина, а он, Суворов, сам произвел себя своими победами в фельдмаршалы, нарушив старшинство. Затем императрица прислала фельдмаршальский жезл в 15000 руб. и назначила в полное и потомственное владение одно из столовых имений польского короля, Кобринский ключ, с 7000 душ мужского пола.
Прусский король пожаловал фельдмаршалу ордена Красного Орла и большого Черного Орла, а император австрийский — свой портрет, богато осыпанный бриллиантами.
Все офицеры получили золотые кресты на георгиевской ленте, с надписью на одной стороне «за труды [100] и храбрость, а на другой — «Прага взята 1794 года, 24-го Октября». Нижние чины награждены медалями.
Суворов оставался в Польше, занятый различными заботами и распоряжениями. Между прочим приказано было государственное имущество Польши, преимущественно военное, отправить, как добычу, в Россию. Всю зиму 1794 — 95 г. занимались перевозкой имущества¹⁰. Вместе с тем последовало повеление отправить короля Станислава-Августа на жительство в Гродну. 27-го Декабря 1794 г. он выехал из Варшавы, а без малого через год, уступая советам и настояниям Екатерины, отрекся от престола¹¹. Политическое существование Речи Посполитой прекратилось. Не существовало больше ни верховной власти, ни министров, ни войска. Покоренная русским оружием польская территория сделалась собственностью России по праву завоевателя. Так называемый третий раздел Польши был в сущности, уступкою для Пруссии и Австрии со стороны России части приобретенного русской кровью пространства.
После третьего раздела Польша исчезла с карты Европы — таков был конечный результат блистательной операции Суворова¹².
Эта операция дала верный ход военным действиям, которые до тех пор, как со стороны русских, так и союзников, велись без всякого сколько-нибудь подходящего к обстановке плана, велись, не отдавая себе отчета к чему и когда могут привести [101] их разрозненные усилия. Суворов ясно представлял себе обстановку, во всем отдавал себе отчет и шел твердой стопой к определенной цели.
Если припомнить, что он выступил из Немирова 14 Августа, а уже 24 Октября взял Прагу, да вычесть месяц «Брестского сиденья», вынужденного неправильной организацией управления на театре войны, то действительно окажется, что русский полководец окончил все в 40 дней, как намечал и раньше. Глазомер замечательный! Вся операция отличается необычайной энергией исполнения: обычная для Суворова быстрота маршей¹³, постоянная внезапность нападения, настойчивая атака противника при каждой встрече.
Следует заметить, что Суворов и его герои помощники, столь сильные духом, бестрепетные, были очень слабы телом. Суворов был совсем болен и писал в день штурма Праги одному приятелю, что «едва ноги таскает»; Шевич страдал лихорадкой с ежедневными пароксизмами; бригадир Поливанов с самого выступления из Бреста едва говорил, что не помешало ему под Прагой врубиться первым в неприятельские ряды; Исаев оставался на ногах с пулей в руке, пронизавшей ему предварительно грудь; Ферзен перемогался несколько дней через силу. Имея в самом себе неисчерпаемый запас энергии, Суворов умел вливать ее и в подчиненных.
Все действия Суворова в 1794 г. представляют высокий образец стратегического и тактического искусства. Смело поставив себе конечную цель — штурм Праги, он осторожно стремится к ее достижению. Уяснив себе систему войны противника, оценив значение партизанской войны для поляков (что было совершенно не принято во внимание в действиях, предшествовавших операции Суворова), он в высшей степени последовательно [102] противодействует их предприятиям, лишая партизанские отряды неприятеля опорных пунктов и нанося решительные удары отрядам, служившим ядрами восстания в целых округах. Постоянный успех этих ударов производил сильное впечатление и влиял на политическую сторону восстания.
Необходимо отметить постоянные заботы относительно обеспечения тыла (в Немирове, Бресте и др. пунктах оставляются отряды, несмотря на малочисленность войск (Суворова), устройства базы в Бресте, организации надежной коммуникационной линии с достаточным числом этапов, обеспечения операционной линии сначала при движении к Бресту (маневр на Кабрин), а потом при наступлении к Праге (обеспечение с левого фланга, со стороны Вепржа, и с правого — со стороны Буго – Нарева). Устраивая магазины, Суворов вовсе не придерживается исключительно магазинной системы продовольствования войск, господствовавшей в то время, но широко пользуется местными средствами, основательно извлекая их из страны. В этом отношении он предупредил систему, выработанную в эпоху революционных и наполеоновских войн; впрочем, многое в русском военном искусстве выработалось самостоятельно, независимо от иностранных образцов.
Стремясь постоянно сосредоточивать силы, Суворов употребляет для этого все способы и достигает исполнения своего желания, несмотря даже на весьма неблагоприятные условия командных отношений (напр. противодействие Репнина); так притягиваются часть отряда бригадира Дивова из Минска, корпусы Ферзена и Дерфельдена; только не удалось привлечь для содействия союзников, пруссаков и австрийцев, но из предыдущего ясно, что вряд ли этого и возможно было достигнуть¹⁴. [103]
Противником русский полководец отнюдь не пренебрегает, но в каждом данном случае делает ему надлежащую оценку: то тщательно заботится о безопасности тыла и операционной линии, выжидает в Бресте и в Кобылке, то беззаветно атакует «с чем Бог послал» или предпринимает марш к Праге тремя отдельными массами (корпуса Дерфельдена, Потемкина, Ферзена), не опасаясь наступательных действий сосредоточенными силами со стороны потрясенного врага.
Подготовка штурма Праги в материальном и нравственном отношении крайне поучительна. Сосредоточение для этого сил, заготовка штурмовых принадлежностей, неоднократные, хорошо организованные разведки неприятельского расположения, объезды войск, краткие, но сильные речи солдатам, приказ 23 октября, выбор времени для начала штурма, выбор пунктов для главных и вспомогательных атак, организация штурмовых колонн, сигнал для движения на штурм — все это обнаруживает великого мастера дела, полководца, умудренного долгим опытом, знатока человеческого сердца,
Строгая последовательность в действиях, неотступное преследование раз намеченной цели подтверждается и самым ходом штурма. Он ведется энергично, направляется твердою рукою, удар защитникам Праги наносится жестокий, в конце выставляется артиллерия на берегу Вислы и начинается бомбардирование самой Варшавы для устрашения столицы. В этом случае Суворов не останавливается ни перед [104] потерями в своих войсках, ни перед жертвами у неприятеля. Он не заражен вредным и неуместным сентиментализмом, жертвы — неизбежное следствие войны. Самая высокая, осмысленная гуманность и заключается в решительности всепотрясающих ударов, ведущих к скорейшему окончанию войны и возвращению терзаемой страны к благам мирной жизни. Суворов выражался так: «Миролюбивые фельдмаршалы при начале польской кампании провели все время в заготовлении магазинов. Их план был сражаться три года с возмутившимся народом. Какое кровопролитие! И кто мог поручиться за будущее! Я пришел и победил. Одним ударом приобрел я мир и положил конец кровопролитию»¹⁵.
Если велико было искусство полководца, то следует отдать справедливость и войскам, оправдавшим его заботы о них и доверие; ураганом налетели они на врага и мигом сломили его упорное сопротивление. Взаимодействие различных родов было полное, работали все на совесть, а почин в действиях, проявленный артиллерией Бегичева и конницей Поливанова, показывает высокие качества твердо знавших свое дело доблестных помощников великого начальника.
Если еще находятся люди, считающие, что Суворов побеждал только при помощи счастья, брал все на пролом без всяких признаков истинного военного искусства, то пусть же они хорошенько вникнут в его поход в Польшу в 1794 г., который представляет высокий образец стратегического искусства. Что же касается штурма Праги, столь блистательно увенчавшего всю операцию гениального русского полководца, то он сам говорил: «дело сие падобно Измаильскому».

Примечания

¹ 1) Оружие сложить за городом, где сами заблагорассудят, о чем дружественно условиться.
2) Всю артиллерию с ее снарядами вывезти к тому же месту.
3) Наипоспешнейше исправить мост; войско российское вступит в город и примет самый город и его обывателей под свое покровительство.
4) Высочайшим именем ее Величества торжественно обещается войскам польским, по сложении оружия, увольнение тотчас в их домы с полною беспечностью, не касаясь ни до чего, каждому принадлежащего.
5) Его Королевскому Величеству всеподобающая честь.
6) Ее Императорского Величества всевысочайшим именем торжественное обещание: обыватели, в их особах и имениях, ничем повреждены не будут и оскорблены, останутся в полном обеспечении их домовства и все забвению предано будет.
7) ее Императорского Величества войско вступит в город сего числа пополудни, по сделании моста или завтра.
² Хранятся в Петербурге в Петропавловском соборе.
³ От 31 октября Ферзен доносил из Черска о сдаче Гедройца с отрядом. Москов. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 8, №21). 4-го ноября Денисов у Држевице взял 20 пушек, зарытых в землю поляками, разделившихся на три колонны при дальнейшем отступлении на Опочно, Горохов и Присухи (Москов. Арх. Гл. Штаба, связка 5, №144, рапорт Ферзена Суворову от 5 ноября).
⁴ Хотя гнали поляков русские войска, но результатами трудов пользовались иногда и другие. Так, в Опочне поляки бросили 24 орудия, а бывшие поблизости пруссаки захватили их на глазах у русских. Ферзен донес Суворову. Последний предоставил дело усмотрению Ферзена, добавив: «коли можно взять добрым манером, то возьмите; коли нет, уступите; не стоит того, чтобы за них ссориться». Однако нелегко было отобрать пушки из цепких рук союзников. 15 Ноября Ферзен доносил, что союзных пруссаков можно отражать только силою: чтобы не ссориться, он отдал 22 польских орудия, а два русских отобрал. (Моск. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 8, №27).
⁵ Военно-Ученый Архив в Петербурге, дело №1220, донесение Суворова за №93.
⁶ Там же.
⁷ Москов. Арх. Гл. Штаба, опись 200, связка 52, №9.
⁸ Копия предписания Н. И. Салтыкова Репнину 20 Окт. № 2090. «От 10-го числа сего месяца писма вашего сиятельства я имел честь получить, относительно Косцюшки вы имеете уже высочайшее Е. И. В. повеление; а о корпусах состоящих под командою господ генерал-поручиков и кавалеров Ферзена и Дерфельдена, сим вашему сиятельству согласно с высочайшим же соизволением сообщаю, что они по действиям военным должны быть на нынешний только случай под распоряжением господина генерал-Аншефа и кавалера Графа Александра Васильевича Суворова Рымникского, а по внутренности и снабдению их остатся по прежнему в ведомстве вашем, так точно, как вы и сами о сем в данных им от вас повелениях предписали».
Москов. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 5, №54; тоже есть в связке 8, №70.
⁹ Московск. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 8, №125. письмо Румянцева от 10 декабря с приложением копии с рескрипта Екатерины от 25 ноября, где сказано: «Генерала Графа Суворова-Рымникского при самом получении известия пожаловали мы Генералом-Фельдмаршалом».
¹⁰ Одних артиллерийских орудий перевезено 340. Между прочим вывезена библиотека Залуского, в которой состояло больше 250.000 томов. Она была учреждена в Варшаве графом Залуским для всеобщего употребления и заключала в себе множество редких книг и рукописей. Она пользовалась большою известностью: папа Бенедикт XIV издал в 1752 г. буллу, которою угрожал отлучением от церкви всех, кто из этой библиотеки что-либо похитит. На перевозку ее и некоторых архивов было ассигновано 30.000 руб. Библиотека Залуского послужила основанием нынешней Императорской публичной библиотеки в Петербурге.
¹¹ Он получал от союзных дворов ежегодное содержание в 330.000 червонцев; в начале 1798 г. скончался в Петербурге.
¹² Петрушевский, т. II, стр. 126 — 180. Костомаров, стр. 844 — 860. Соловьев, стр. 354-356.
¹³ Расстояние от Немирова до Бреста, около 600 верст, пройдено в 26 дней с 14 Августа до 8 Сентября, и сопровождалось рядом боев; от Бреста до Кобылки, около 170 верст, пройдено в 9 дней, с 7 до 15 Октября.
¹⁴ От 17 октября Репнин уведомляет Суворова, что генерал-поручик Фаврат (Прусский) с 11-ю баталионами и 30-ю эскадронами вовсе не расположен в Вышегроде, Закрочиме и по Нареву, как сообщает король прусский, а пошел против мятежников, бывших в Бромберге, но перешедших теперь к Кульму под начальством Домбровского (Москов. Арх. Гл. Штаба, опись 196, связка 8, №76). Выходит, следовательно, что в решительную минуту, когда дело приближалось к штурму Праги, Суворов был лишен даже пассивного содействия пруссаков, которое могло бы обнаружиться близостью их расположения к Варшаве; вместо этого они ушли.
¹⁵ «Сын отечества» 1831 г., стр. 163.