Глава 10. ТРЕТЬЕ ПОСЕЩЕНИЕ КУБАНИ
Зима 1779 года была очень суровой. Сильные морозы с обильными снегопадами вызвали на Дону массовый падеж скота. А летом 1780 года с калмыцких степей налетела туча саранчи, которая уничтожила посевы хлеба. Войсковой атаман войска Донского генерал-майор А. И. Иловайский доносил летом 1781 года князю Г. А. Потемкину: «...через всегдашнюю ногайцев необузданную самовольность и хищное стремительство к разбоям вверенное мне войско... принуждено с величайшим прискорбием сносить сугубые убытки и разорение...»
Тем же летом ногайские феодалы и мурзы отказались повиноваться Шагин-Гирею, заявив, что они не считают себя его вассалами. А турки начали проводить работу по отделению Кубани от Крымского ханства и созданию автономного княжества, которое в дальнейшем послужило бы плацдармом для набегов на южные границы России. Комендант Ейского укрепления и генерал-губернатор Азовской губернии почти ежемесячно докладывали о вызывающем поведении ногайцев на южных рубежах России.
Русское правительство приказало организовать поход на агрессивные ногайские орды. Один отряд выступил из Азова, другой из Ставропольской крепости. Но командиры не сумели организовать скрытные и стремительные марши к ногайским кочевьям. Ногайская конница днем боя не принимала, пряталась в камышах и лесах, а ночью, когда русские усталые войска становились на бивуак, непрестанно тревожили внезапными нападениями. Поход окончился неудачей, это подтолкнуло ногайских феодалов к мысли, что русские войска можно побеждать. Они, мол, довольно слабые, в чем уверяли и турецкие агенты.
Протурецки настроенные феодалы и часть духовенства Крымского ханства обратились ко всем «правоверным» не повиноваться Шагин-Гирею и избрали ханом Батыр-Гирея, жившего в Закубанье. Кубанский сераскир Арслан-Гирей тут же поднял восстание и, собрав войско, направился в Крым, чтобы помочь новому хану. Турция, используя восстание, немедленно высадила на берегах Тамани морской десант. Шагин-Гирей, получив об этом известие от таманского каймакана, направил к начальнику десанта своего посла, чтобы выяснить причину появления турецких войск на территории, подвластной Крымскому ханству. Турецкий паша приказал послу отрубить голову и в знак презрения к хану отослать ее в Бахчисарай.
В короткий срок весь Крым был охвачен волнениями, и, когда заволновалась даже ханская гвардия, Шагин-Гирей бежал в Керчь под защиту русского гарнизона. Узнав об этом, турки незамедлительно высадили десанты и в Крыму. Потемкин, видя, что хан более не способен взять власть в свои руки, решает начать активную подготовку к присоединению Крыма к России. В августе 1782 года он вызывает А. В. Суворова в Херсон и вновь назначает его командиром Кубанского корпуса.
Суворов заехал в Полтаву, забрал свою семью и оттуда уже выехал к новому месту службы. В начале сентября Суворов с женой Варварой Ивановной и семилетней дочерью Наташей, взятой им на время из Смольного института, прибыл в крепость Дмитрия Ростовского, где была штаб-квартира Кубанского корпуса. Оставив здесь семью, Суворов с походным штабом выезжает в Ейское укрепление, единственный тогда русский форпост на государственной границе по реке Ее. Начальником Ейской группы войск корпуса был уже знакомый Суворову по 1778году подполковник Лешкевич. В Ейском укреплении по-прежнему, кроме гарнизона, располагались таможня, татарская комиссия и провиантский магазин, которые по приезде Суворовым и были осмотрены. Войскам, здесь же стоящим лагерем, сделаны строевые смотры. По просьбе Суворова, Лешкевич ознакомил нового командира корпуса с военно-политическим положением на Кубани на основании данных, полученных им от своей разведки.
В день отъезда из Ейского укрепления Суворов донес Потемкину о настроениях среди местных народов и особо подчеркнул, что под влиянием турок «горские племена преисполнены мятежным духом» и постоянно делают набеги на мирных ногайцев и укрепления Азово-Моздокской линии. Подробно описал и происки турецкой агентуры. Прошедшая зима на Кубани была трудной, и бескормица заставила ногайцев сняться со своих кочевий и двинуться на север, в манычские степи, но тут их остановили казачьи посты. К закубанским горцам и кочевавшим там ногайцам правобережные ногайские племена за помощью не обращались, так как те, по словам Суворова, «с ногайцами никаких союзов не имеют, но ездят непрестанно на грабеж и достигают нередко российских границ».
В тот год осень была ранней. Неприветливы стали приазовские степи. Угрюмо темнели иссеченные дождями обрывистые берега Ейского лимана, а с заходом солнца степь окутывала жуткая темень, и только ветер свистел в отмершем бурьяне да всхлипывали черные волны под глинистыми обрывами лимана. Днем и ночью в палатках стояла сырость, так как в здешних местах топлива, кроме кизяка и бурьяна, не было. В Нижегородском пехотном полку тогда из 1305 человек списочного состава болело 120 человек, а в Низовском — 141 человек. После смотра Суворов приказал оба полка сразу же отвести на правобережье Дона и разместить по казачьим станицам с приказом «состоять в ежечасной готовности». Полки сразу же выступили в поход, оставив для усиления гарнизона Ейского укрепления по одной роте с полковой пушкой.
Возвратившись в крепость Дмитрия Ростовского, Суворов почти три месяца ожидал новых распоряжений в ответ на свой обстоятельный рапорт, но начальство хранило молчание. Рабочий день Суворова был уплотнен до предела: он изучает донесения Лешкевича, рапорты командиров казачьих сторожевых застав, стоящих в Задонье, пишет письма знакомым по первому посещению Кубани ногайским феодалам. Постоянно помня о Кубани, Суворов через Лешкевича засылает туда разведчиков и внимательно изучает их донесения, стараясь выработать новые меры по пресечению проникновения в ногайские орды турецкой агентуры и установлению новых знакомств среди ногайских феодалов с целью привлечения их на сторону России.
Много времени у Суворова занимали и хозяйственные дела, связанные с размещением войск на постой, снабжением их фуражом, продовольствием и обмундированием. Казарм в те годы русская армия не имела, вернее, они были только в крепостях, и то не во всех, да в крупных городах, а на окраинах Российской империи их вообще не было. Войска, особенно кавалерию, размещали по крестьянским дворам и дворам обывателей провинциальных городков. У ворот двора обязательно устанавливался шест, на который привязывались пучки сена или соломы. Это означало, что во дворе стоят армейские лошади. Сколько пучков привязали квартирьеры на шест, значит, столько во дворе и лошадей да вдобавок почти всегда столько же солдат.
Суворов умел самые сложные конфликты разрешать очень деликатно, с присущим ему юмором и тактом. Однако, проявляя в первую очередь внимание к материальному обеспечению своих войск, он никогда не потвоствовал самочинным действиям подчиненных ему войск, обидевших каким-либо образом местных жителей. Особенно когда это касалось казаков, боевых соратников по совместным походам, как прошедшим, так и будущим. Тем более что войско Донское и в тот год выделяло в состав Кубанского корпуса несколько своих полков.
«Обывателя не обижай, — требовал Суворов, — он нас поит и кормит. Солдат — не разбойник!»
От командиров всех степеней он постоянно требовал: «В стоянках и на походах мародеров не терпеть и наказывать оных жестоко тотчас на месте», чтобы это служило уроком для разного рода порочных людей, попадающих в армию, и служило моральным удовлетворением населению за причиненные обиды.
Много внимания Суворов уделял и боевой подготовке войск, которые ранее не были под его командой и суворовскую школу обучения не проходили. К этому вопросу он всегда относился с воодушевлением. В короткий срок полки корпуса преобразились не только в боевом, но и в моральном отношении. Благодаря энергичным мерам смертность среди солдат снизилась с десяти до одного процента. Изнуренные солдаты воспрянули духом и превращались в смелых и «дерзновенных» воинов. В таких хлопотах и трудах и прошли для Суворова последние месяцы 1782 года.
Между тем события в Крыму и на Тамани складывались так, что далее откладывать проблему Крыма, а вместе с ним и его вассальных областей было невозможно. 19 января 1783 года императрица подписала манифест о присоединении Крымского ханства к России. В конце января Суворов и атаман войска Донского Иловайский были вызваны князем Потемкиным в Херсон на совещание командиров шести корпусов, стоящих на южных рубежах России.
Потемкин на совещании зачитал указ о начале военных приготовлений южных корпусов «для отражения силы силой» в случае враждебных действий со стороны Турции или протурецки настроенных татарских феодалов. Правительству стало известно, что Турция начала активно готовиться к войне: формирует флот с десантом, стягивает к Дунаю сухопутные войска, под руководством французских инженеров ведет работы по усилению приморских крепостей. В конце совещания Потемкин сказал Суворову:
«Вы, ваше превосходительство, отправляйтесь в Прикубанье. Держите свой корпус на готовой ноге, как для ограждения собственных границ и установления между ногайцами нового подданства, так и для произведения сильного удара на них, если б противиться стали, и на закубанские орды при малейшем их колебании, дабы тех и других привести на долгое время не в состояние присоединиться к туркам».
Учитывая особенности военной организации ногайцев, которые сражались только конными, могли быстро сосредоточиться и так же быстро рассеяться по степи, Потемкин приказал атаману Иловайскому подготовить для усиления Кубанского корпуса семнадцать конных полков.
По возвращении в крепость Дмитрия Ростовского Суворов сразу же начал готовить подчиненные ему войска к походу на Кубань, отдал распоряжение о подвозе провианта, фуража, боевых припасов. Офицеры-ремонтеры закупили у казаков и калмыков лошадей для кавалерийских полков. В арсеналах от зари до зари стучали молотки: ремонтировали повозки, артиллерийские лафеты, зарядные ящики, понтоны, все, что необходимо для степного похода.
После Пасхи, когда спало половодье и просохли задонские дороги, Суворов по заранее составленному графику подтянул к крепости Дмитрия Ростовского полки корпуса. К этому времени через Дон уже был наведен понтонный мост, по которому войска и перешли реку. Войска заняли старую государственную границу. На возвышенностях правобережья Большой Ей с целью прикрытия бродов была построена цепь небольших редутов-форпостов, гарнизоны которых состояли из пехотной роты с пушкой и одного-двух десятков казаков. Между форпостами разместились сторожевые казачьи заставы. В тылу лагерями стояли сильные корволанты. Все эти форпосты, заставы и корволанты составили Ейскую оборонительную линию.
Удалось установить точное местонахождение только пяти форпостов Ейской линии. Сколько их всего было, пока неизвестно. В начале июня Суворов переводит штаб-квартиру в Ейское укрепление, сюда вскоре переехала и его семья.
Суворов все свое время отдает службе, строительству и боевой учебе войск, которые стояли в лагерях вдоль правого берега Ей. Надо отметить, что вывод войск в летние лагеря в те годы был делом новым. Генерал-фельдмаршал Румянцев первым понял, что общевойсковые учения очень нужны и в мирное время. Но так как войска по родам войск обычно располагались довольно разбросанно по Российской империи, то он ежегодно летом собирал в лагеря все роды войск для общевойсковых учений.
Полки выводились из лагерей в степь севернее поймы Ей, где под руководством командиров, а то и самого Суворова, занимались строевой подготовкой, ружейными приемами, стрельбой. Чтобы приучить людей к спокойствию и мужеству в бою, Суворов разделял войска на две части. Иногда обстреливали друг друга холостыми зарядами из ружей и пушек. После сближения солдаты атаковали в штыки, а сойдясь грудь с грудью, поднимали ружья штыками вверх и, пробежав сквозь линию мнимого противника, строились в колонны и следовали в лагерь.
Конница в те годы была грозной силой, удар которой было трудно сдержать пехотным частям. Поэтому Суворов и учил пехоту быстро строить каре и отбивать атаку кавалерии огнем и штыками...
В распоряжение Суворова прибыли два генерал-майора — В. И. Елагин и Ф. П. Филисов, которых он просил у Военной коллегии еще в начале 1778 года для командования крыльями Кубанской кордонной линии. Задача ясна — занять и восстановить старые укрепления, которые еще недавно были покинуты русскими войсками.
И вот в один из дней середины июня полковой командир Низовского пехотного полка барон Георгий фон Холле, пятидесятилетний полковник, выходец из обедневшего прибалтийского рода, получил приказ приготовить полк к походу. Пока ротные командиры сворачивали лагерь и укладывали на телеги ротное хозяйство, Суворов объяснил фон Холле задачу: совершить марш к Копылу и далее на Тамань, где восстановить укрепления бывшей Кубанской кордонной линии и занять их гарнизонами. Штаб поставить в бывшей Таманской крепости. Кроме того, построить два моста и оборудовать между Темрюком и Копылом «двуротный при двух полевых орудиях пост (в бывшей Новотроицкой крепости. — В. С.), на середине при Курках, и вправо к морю, в Ачуеве, одна рота, да по-ставится рота с пушкой в Иримском шанце, осьмнадцать верст влево от Копыла на Кубань».
Невольно возникает вопрос, что это за Иримский шанец? Ведь не было такого в составе укреплений Кубанской кордонной линии! Откуда он взялся? Оказывается, писарь, который писал под диктовку Суворова, вместо «да поставится ротой с пушкой и в Римском шанце» перепутал и написал «в Иримском»...
Полностью установить, кто восстанавливал нижнекубанские укрепления, не удалось. Известно, что в бывшую Новотроицкую крепость был направлен с ротой Иван Пересветов, тридцатипятилетний капитан из бедного дворянского рода, который уже в тринадцать лет начал службу. Второй ротой командовал капитан Лев Шлыков, из солдатских детей, который служил уже двадцать три года.
Прошедшие дожди вызвали разливы степных рек, и Суворов срочно затребовал из Азова понтоны и тут же направил их под прикрытием казаков вслед Низовскому полку, чтобы помочь совершить переправы через Бейсуг и Кирпили. Через несколько дней выступил и Нижегородский пехотный полк, которым командовал бывший гвардеец Сергей Булгаков, тридцатипятилетний полковник. Проводя перед маршем смотр полка, Суворов обратил внимание на хорошее состояние рот у капитанов Александра Тетерина, потомственного воина, участника взятия городка Тамана в 1771 году, Василия Свищева и Ивана Пересветова, ходивших с Бринком за Кубань в 1774 году и на Тамань в начале 1777 года.
Полковник Булгаков получил приказ восстановить коммуникационные редуты Бейсугский и Кирпильский, затем, оставив в редутах по роте с пушкой, маршировать к Копылу и стать там лагерем. После чего восстановить Римский фельдшанец и поставить там роту с пушкой для охраны коммуникации с Красным лесом, где будут заготавливаться дрова и строительный материал для мостов и землянок. И одновременно построить через Протоку хороший мост.
Булгаков приказ выполнил, но по незнанию местности допустил ошибку, которую ранее совершил Бринк. выбрал место для лагеря «на долговременном татарском кочевье», как позже доносил Суворов, в местности болотистой и нездоровой. Видимо, под кочевьем Суворов имел в виду развалины Эски-Копыла, где стоял штаб Кубанского корпуса в начале 1778 года. Одновременно Булгаков занял и «пустующие Копыльские развалины», как донес Суворов, то есть занял город Ени-Копыл, который во время мятежа противниками Шагин-Гирея был снова разорен.
22 июля генерал Елагин выехал на Тамань, чтобы принять команду над Таманской группой войск. Опираясь на пристава при ногайских ордах, кочующих на Тамани, премьер-майора Полторацкого и верного России Али-агу-каймакана, генерал должен был 28 июля провести церемонию принятия присяги таманскими ногайцами. Кроме того, используя специально выделенные ему Суворовым деньги на подарки, склонить местных феодалов на согласие переселиться на реку Ею или Кагальник. Такую же задачу получил и генерал Филисов.
В дополнительной инструкции Суворов напоминал генералам:
«Ваще превосходительство, ежевременно вводите в войсках обычай с татарами (ногайцами. — В, С.) обращаться как с истинными собратьями». От благожелательного отношения войск к населению зависело многое и добровольная присяга, и добровольное переселение на родину предков. Тем более что часть феодалов, таких, как Джан-Мамбет-мурза, уже просила разрешения откочевать в уральские степи, то есть «в свою старину», как подчеркнул Суворов.
Вообще-то Суворов собирался ехать в Копыл лично, там была собрана наиболее многочисленная группа войск, да и резиденция кубанского сераскира рядом, но по какой-то причине поездку отложил. Послал туда Филисова, о чем позже очень сожалел.
Оставшись в Ейском укреплении, Суворов пишет письма таманцам, абазинцам и даже на Лабу. Приглашает население тех мест переселиться к Ее или Кагальнику, обещая всяческое покровительство и помощь. После беседы с Суворовым письма к лабинским феодалам повез сторонник России Курт-мурза, который поехал и в Абазу. Одновременно туда он повез письма и от Халил-эфенди, верного и честного человека, сторонника сближения с Россией. Суворов ходатайствовал перед князем Потемкиным о пожаловании Халил-эфенди штаб-офицерского чина с годовым окладом 500 рублей.
Суворов принял меры к обеспечению ушедших на Тамань и к Копылу войск необходимым продовольствием и фуражом. Он договорился с морским ведомством о доставке грузов к Копылу и Тамани водным путем. Сообщил Потемкину, что для двух мостов ему надо до сорока понтонов.
Князь Потемкин приказал командиру Кавказского корпуса генерал-поручику П. С. Потемкину срочно направить на Кубань с Азово-Моздокской линии Владимирский драгунский полк для подкрепления Кубанского корпуса. К середине июля полк достиг бывшей Царицынской крепости, откуда далее должен был двигаться вниз по реке Ее к Ейскому укреплению. Однако по какому-то соображению Суворов направил навстречу полку приказ двигаться не к Ейскому укреплению, а к Копылу.
А тем временем на Тамани и в низовье Кубани направленные туда полки уже заканчивали восстановление укреплений бывшей кордонной линии. Ветераны Кубанского корпуса, участники беспримерного строительства в начале 1778 года кордонной линии, как бы заново переживали те трудности и лишения, когда они в великих трудах, при непостоянной погоде строили «на носу вооруженных многолюдных варваров» многочисленные фельдшанцы и крепости.
В старых укреплениях заново возрождалась жизнь. Далеко по окрестностям разносились веселые крики солдат, которые подсыпали оползшие валы, устанавливали палисады и туры. Из-за валов доносился стук топоров, визг стальных пил да уханье артиллеристов, вкатывающих на платформу тяжелую пушку.
27 июля, когда вся Россия отмечала день победы русского военного флота при Гангуте, все укрепления бывшего правого крыла Кубанской линии были восстановлены. Кубанский корпус стал в боевую готовность. |