I. О пинской бригаде польских войск.
[3] После прекращения в Литве и по всей Украйне, (теперь западные наши губернии), частных возмущений польской шляхты, в 1793 году, полк наш расположился на зимние квартиры в недальнем расстоянии от г. Житомира.
Военным губернатором Польши и начальником войск был генерал-майор Василий Сергеевич Шереметев. Армиею командовал древний вельможа, боярин Иван Петрович Салтыков.
Повсюду было тихо, довольно, весело. Украинские жители, богатейшие тогда в мире, радовались, что они по природе русские, могли без страха называться русскими, православную веру исповедующими христианами.
Так прошла и Святая неделя Светлого Христова Воскресенья 1794 года.
Вдруг на Фоминой неделе пронеслась между нами весть ужасная, страшная! — поляки в Варшаве, ночью, в пятницу Страстной недели [4] изменнически вырезали до половины корпус наших войск, которые были расположены по квартирам, под командою генерала Ингельстрома; подняли знамя возмущения против своего короля и против покровительницы Польши, нашей Матушки-Царицы Екатерины Алексеевны. (Мы не называли ее иначе).
Адская революция безбожных французов и сюда проникла, Польша загорелась. Всё восстало в ней, принялось за оружие, и даже за косы. — Надобно было видеть, слышать, как наши богатыри воины оскорбились, вознегодовали. Солдаты говорили: «Поляки, как разбойники, ночью вырезали наших! Ну, так пора их и образумить! Пора нашей Матушке-Царице окончить свою к ним милость!» А офицеры, (я часто слыхал), рассказывали о бестолковых конфедерациях поляков, о безрассудных, варварских лютых поступках с малороссиянами и украинцами, и даже с нашими. «Чего хочет — говорили офицеры, это собрание бритоголовых1. беспокойных и бестолковых? Вольности и неподлеглости? Да они и так на свою беду вольны и не подлеглы! Даже слишком вольны! короля не слушают, законов не исполняют; старшинам не повинуются; всякой вельможа считает себя выше своего [5] короля; всякая мелкая сошка из шляхты хочет быть генералом, и не иначе позволяет себя называть, как пан поручник, альбо пан хорунжий, редко пан вахмистр, хотя бы не более трех месяцев был в войсках ржечи посполитой, или в войсках народовых простым шеренговым. О!!... пора, пора наказать их! И Бог даст, заплатим им за кровь наших, за прежнее, за старое, за давнее!»
Таков был дух негодования русских воинов на низкий и бесчестный поступок калантаевцев2.
Недели две протекло после этой страшной вести. Вдруг у нас в сумерки тревога, и мы бросились к сборному месту. Тут стояло более сотни конных подвод. Капитан, одетый по походному, т. е. как солдат — в куртке, шароварах и каске, сказал: садись по два на подводу! — И пыль столбом взвилась за нами.
С лишком сутки неслись мы быстро, переменяя подводы, которые как из земли росли перед нами.
Была уже глубокая ночь, тихая, теплая, украинская, божественная ночь. Рота остановилась в леску. Расположились по-военному, тихо, скромно. Кто заснул, а кто слушал ротных знатных расскащиков стариков: о прежних крымских, [6] кубанских и турецких походах; о драках с татарами, черкесами и турками; о сражении при Кинбурнской косе; о штурме Измаильском, да о славном 1792 годе с поляками. И все о батюшке отце Александре Васильевиче Суворове! Старики умели рассказывать, а молодые умели понимать и напитываться духом послушания и храбрости. Ретивое горело у всякого при описании Кинбургского сражения и штурма Измаильского. О!!... И мы, и мы то же сделаем во славу нашей Матушки Царицы! с жаром говорила молодежь. Да! уж сделаем! Лицом в грязь не ударим!
Чуть стала заниматься заря, Капитан разделил песенников. и барабанщиков на три части; расставил их в трех местах, довольно далеко за нами. —
Идут! сказал прибежавший из передовой цепи унтер-офицер.
Идет пехота, много, и в порядке. Вдруг песни барабанщиков наших, — бой в барабаны, — огласились в воздухе, и остановили идущих. Это была колонна, человек в пятьсот пехоты. Свернув с дороги и сомкнувшись, шибким скорым шагом пошла чрез поле, налево, к проселочной дороге3. Но и там те ж песни и барабаны. Поляки остановились, видимо смешались. [7]
В это самое время солнце показалось на горизонте, и мы увидали, вправо от нас, колонну пехоты, прикрытую стрелками и двумя орудиями, стройно бегом идущую на поляков, и кавалерию, которая неслась во фланги их, а с левой стороны — конницу.
Это были наши егеря и легкоконные эскадроны с казаками»
Сердце возрадовалось у солдат. — Вот тут-то мы поработаем, говорили они, потирая руки и лаская штыки. — Но вышло противное, к их неудовольствию. Колонна поляков побросала оружие. Бескровный плен штаба пинской бригады, которая состояла из трех тысяч человек и была расположена по разным местам, решил все. В 1793 году, дав присягу на верность королю, и на послушание нашей государыне императрице, изменила и хотела по частям пробраться в минские леса к республиканским войскам. План разрушен, офицеры почти все отправлены в Киев, а солдаты помещены в наши ряды по разным полкам.
Честно и верно они служили, и были храбры в польскую и италианскую войны. Словом: были точно как русские.
После этого маневра наша рота, ни мало не медля, отправилась прежним путем назад, и также на подводах.
Кто ж распоряжал и действовал так быстро, как молния, забором в плен не одних [8] этих, нет! но до десяти тысяч человек вооруженного войска, расположенных от киевской губернии до Каменец-Подольска?4 Кто уничтожил на этом пространстве, при самом рождении, всеобщее восстание шляхты и вельмож с дворовыми дворянами? Кто? — Отец наш Александр Васильевич Суворов!
Многие из воинов еще не видали его. — Авось Бог даст, авось увидим родного нашего батюшку! — Так надеялись воины, безгранично любившие своего полководца. — Явись к нам отец, и веди, куда хочешь, куда велено, И все мы, до последней капли крови твои; не на живот, а на смерть! — Таково было желание, таковы были мысли русских! И это святая истина. О как мы любили его! Да и было за что обожать нам единственного в целом мире вождя.
Вскорости было получено в полку повеление: быть под командою Суворова, а от него приказ с приложением его слов. Этот Катехизис велено вседневно читать солдатам, чтоб они помнили; а штаб- и обер-офицерам, унтер-офицерам и даже капралам приказано было знать наизусть. И мы знали его, как Отче наш.
Вот несколько отрывков из Катехизиса, можно сказать, священного для нас. Предлагаю с некоторыми моими пояснениями, так, как мы тогда его понимали. [9]
Отрывки из Катехизиса Суворова.
I
«Субординация, экзерциция». — (Изволите видеть: как связь души с телом. Без этого нет жизни, — нет взвода, ни армии, а вредоносная толпа.)
II
«Каблуки сомкнуты под коленки; вытянуты; солдат стоит стрелой; четвертого вижу, пятого не вижу». — (Это выправка солдата и равнение во фронте.)
III
«Ученье свет, а неученье тьма. Дело мастера боится; и крестьянин ленив, хлеб не родится. Нам за ученого дают трех неученых; нам мало трех: давай пять, десять! всех побьем, повалим. в полон возьмем». — (Это — доказательство вышесказанного в двух пунктах.)
IV
«Военный шаг — аршин, в захождении — полтора». — (Это наставление — при движении.) «Голова хвоста не ждет». — (При походе на неприятеля.)
V
«Неприятель не ждет; поет и веселится; а ты из-за гор высоких, из-за лесов дремучих, чрез топи и болота, пади на него, как снег [10] на голову. Ура! бей! коли! руби! неприятель вполовину побежден; не давай ему опомниться. Гони, доканчивай! победа наша! У страха глаза велики. Просящего пощады помилуй. Он такой же человек. Лежачего не бьют». (Заметьте: внезапность и быстрота! слово: просящего пощады помилуй. не есть ли это человеколюбие?)
VI
«Береги пулю на три дни, а иногда на целую кампанию, когда негде взять» — (Военная экономия.)
VII
«Пуля бьет в полчеловека; стреляй редко, да метко, штыком коли крепко. Пуля обмишулится, штык не обмишулится. Пуля дура, а штык молодец. Трое наскочат одного заколи, другого застрели, третьему штыком карачун. Много наскочат: отскочи шаг, ударь одного, коли другого, стреляй третьего, притисни четвертого! последние — твои. В сражении — картечь на голову! согнись, беги вперед, картечь летит сверх головы. Тогда пушки — твои, люди — твои». — (Наставление драться с неприятелем.)
VIII
«Жителя не обижай. Он нас поит и кормит. Солдат — не разбойник». — (И за неисполнение строго взыскивалось.)
IX
«Стой за дом Пресвятой Богородицы. Стой за Матушку Царицу. Убьют, царство небесное! [11] Церковь Бога молит. Жив, нам честь и слава». — (Вера и верность.)
«Бойся богадельни (т.е. госпиталя). В первый день — мягкая постель; на второй Латынская кухня; а на третий — брат ее домовище, и тащат. Один умирает, а десять хлебают смертный воздух. В лихорадке целый день не пей и не ешь; похлебай при закате солнышка пустой кашки с буквицею. А в горячке три дня не пей и не ешь. Г. офицеру — арест, а солдату — палочки; зачем себя не берег…
Немецкие лекарства издалека тухлы, всплошь бессильны. У нас в артелях есть: корешки, травушки, муравушки… Гг. полковые командиры! Помните наставления штаб-декаря Белопольского!» — (О сбережении здоровья).
Примечания
1. Поляки, открывая революцию, по старинному обрили себе голову, и надели свои кунтуши, как знак древней храбрости.
2. Калантай был один из самых буйных и лютых республиканцев.
3. Это были наши. Но которого полка, и так ли, как мы, они очутились тут, не знаю)
4. Границею был г. Васильков
|