VIII. Вход Суворова в Варшаву.
[62] 29-го октября рано утром народ в Варшаве покрывал крыши прибрежного строения. Все окна в домах были им наполнены, и тесные толпы его плотились по берегу реки Вислы. Они ждали нашего вступления, — как тишины и покоя после землетрясения, после ужасной бури. Ждали и молчали.
Мы были готовы как на парад. Все вымылось, вычистилось, и ждало повеления идти. Явились казаки Исаевцы, одетые на славу; даже лошади их против обыкновения были вычищены. — Прага наполнялась нашими войсками; колонны входили в нее с музыкою1, с боем барабанов и с игрою на трубах. Все было готово. Настал десятый час утра, и Александр Васильевич явился к нам. Громкое — ура! воинов приветствовало отца своего. Он шибко объехал нашу колонну, здоровался [63] с нами, и радостное лицо его утешило, порадовало наших. Тьма народу кипела в Варшаве.
По мановению великого все двинулось вперед — к мосту. Военная музыка огласила воздух. Наша колонна, под командою боевого генерала Ф.Ф. Буксгевдена, вступила первая на мост. Вперед понеслись быстро Исаевцы, за ними двинулись 6аталионы егерей, Лифляндский и Белорусский, а затем и наш полк; за ним два эскадрона Ольвиопольских гусар, Киевские конные егеря, и в заключение Ряжский пехотный полк. Полковая артиллерия была при полках. — Крик встречающего нас народа оглашал воздух. Wivat, wivat Katarźyna, Wiwat Szuvorov! Wiwat Rusnacie! (Да здравствует, да здравствует Екатерина! Да здравствует Суворов! Да здравствуют русские!) — Пред самым входом с моста в город, городские власти дожидались с хлебом-солью и с ключами города, встретить великого. Ф.Ф. Буксгевден оставил при них своего адъютанта указать победоносца. Мы шли в город на вздобье горы по улице. Народ покрывал крыши домов; окна и улицы были им полны: он теснился возле взводов наших и пробегал в их промежутке, Многие — старость и молодость, целовали руки, даже платье офицеров.
Александр Васильевич в простой куртке, в каске, с коротким мечом по поясу, ехал вслед за нашею колонною. Рассказывали после, что властелины Польши именем ее и именем короля поднесли хлеб-соль и ключи Варшавы победоносному, [64] милосердому полководцу; приветствовали его со слезами, обнимали колена, целовали его ноги, даже стремена седла его, и повергали участь Польши в его милосердие. — Александр Васильевич, тронутый до глубины души, с навернувшимися на глазах слезами, принимая хлеб-соль и ключи, возвел глаза свои к Богу милосердому, внутренно благодарил Его, что это вступление без крови и слез. От преизбытка чувств своих он мог только сказать представшим властям: «Мир, целость вашего имущества и спокойствие дарует вам Всемилостивейшая наша государыня царица». После того войска двинулись вслед за нашею колонною, и представители ехали с величайшим нашим полководцем. Виват, ура народа рассекал воздух, и оглашал всю Варшаву. Между этим радостным криком слышны были хриплые голоса: mech bezdie, iak bedzialo! — Nech źye Polska! — (т.е. пусть будет, так как было! — Да живет Польша! — Это был отклик издыхавшего республиканизма и любви к отечеству; любви людей, которые не умели истинно любить отечества2.
Так прошли мы весь город, и за ним расположились лагерем в огромном укреплении. На другой день, чуть свет, колонна наша выступила в поход. Мы шли шибко, догоняя республиканские войска, бежавшие во Францию. Они имели впереди [65] нас два дня пути и подводы, на которых удалялись от нас опрометью. Мы не могли их догнать, и расположились близ саксонских границ. Генералы — Домбровский и Заенчик увлекли с собою свыше десяти тысяч человек.
По вступлении в укрепленный лагерь, предстали к Александру Васильевичу пленные до двух тысяч человек. Рассказывали, что наших было до 1300 человек, взятых во время резни на Страстной неделе, поляками сделанной, — до шестисот прусаков и до согни цесарцев. Они спасены были от смерти чудом. Кровожадный Калантай, председатель народного совета, определил умертвить их. (Так рассказывали пленные и сами поляки). Пленные содержимы были, как высочайшие преступники, в тюрьмах, а многие в кандалах.
Все оружие и прочие военные принадлежности были по приказанию Александра Васильевича снесены поляками; пушки и огнестрельные снаряды из арсенала и из других мест собраны, и все это переслано в Прагу. Польские войска, оставшиеся в Варшаве, равно как и косынеры, т.е. поселяне с косами, распущены по домам. Объявлено было всеобщее прощение всем, волею и неволею участвовавшим в мятеже против законного короля; людям значительным предоставлено просить Александра Васильевича о том письменно или лично». — И после всего этого настала тишина, все успокоились. [66]
Полк наш возвратился в исходе ноября с границ саксонских. Около месяца стоял вблизи Варшавы в м. Окуневе, а потом расположился 1795 годя на зимние квартиры в мм. Седлице и Менджириче.
Так в пятьдесят дней кончилась воина, и усмирено все польское королевство.
В апреле месяце 1795 года, полк наш вступил в лагерь в местечко Немиров на реке Буге. С нами были расположены Херсонский легкоконный полк, под командою бригадира гр. Ив. Глазенапа, и Кинбурнский драгунской полк под началом, помнится мне, если не Жеребцова, то Измайлова. В августе месяце мы ждали к себе Александра Васильевича. И вот в самые поздни явился он, отец наш, верхом на лошади, с тремя офицерами своего штаба и с казаком Иваном. Александр Васильевич был в одной рубашке, в каске, с коротким мечом по поясу; китель свой держал за рукав, перекинув его через плечо. В лагере нашем все спали. Стоявший у пирамиды часовой узнал фельдмаршала, и закричал: к ружью! — Александр Васильевич шибко поскакал к середине нашего лагеря, и остановился при палатке полкового барабанщика, звал его: Яков Васильевич! г. Кисляков! — И Кисляков в мгновение ока явился, схватил барабан, и натягивая бунты, говорил: Здравствуй, отец [67] наш Александр Васильевич! — Здравствуй, Яков! Помилуй Бог, ты чудо-богатырь! Помнишь ли при Бресте?3 Бей, Яков, тревогу! И в ту же минуту бой барабанов, а затем звук труб конных полков разлился по берегу реки. Не прошло и пяти минут, как три полка стали в строй. Александр Васильевич приказал свернуть полки в колонны, и ни мало не медля двинул их вперед, так, как мы стояли, линиею. Мы перешли во всем платье реку Буг вброд, держа ружья выше головы, а сумы с патронами на дороге попривязавши к шее. Конница наша помогала малорослым, давая им свои сеновязки (веревки). Лишь вышли из воды, Александр Васильевич повел нас шибким шагом вперед.
По крайней мере верст пятнадцать он нас выводил; строя колонны, мы наступали вперед, строили фронт, стреляли по одному разу, и с словом — ура! кидались быстро в штыки. Конница рубила, и носилась по полю, поражая будто бы неприятеля. Перед вечером ученье кончилось, и войска, [68] тесно сомкнувшись, окружили Александра Васильевича. Он благодарил всех за ученье, и более наш полк за смирное квартирование, за дружбу с жителями; начальнику же Кинбургского драгунского полка делал строжайший выговор за шалости на квартирах. Он видимо с гневом говорил: «Жителей не обижать! Они поят и кормят нас. Солдат не разбойник! Мы русские — Затем, проговоривши несколько слов из своего Катехизиса, добавил новую речь: «есть сумасбродные, безбожные, ветреные французишки. Они воюют на немцев и иных колоннами; и мы будем их бить колоннами». — После этого Александр Васильевич, поцеловав нашего богатыря Ф.В. Харламова, сказал: «Здоров ли ты, мой Федор? Спаси Бог тебя! Твои чудо-богатыри смирны, как овечки! Это хорошо. Солдат бей врага на сражении, а с бабами не воюй! не крадь!... Вор не служивой; он худой солдат». — После всего этого сказал: «Прощайте, братцы, чудо-богатыри!» и шибко поскакал от нас. — Ф.В. Харламов да бригадир Глазенап, с лучшими конниками, провожали его верст за двадцать.
При свидании Александр Васильевич не забыл своих любимцев — Огня-Огнева, Орла-Голубцова и Сокола-Воронова, и многих других; поприветствовал их, похвалил за прежнее, поговорил с ними и со всею нашею ротою; а это в старое время значило очень, очень много. — Ф.В. Харламов, [69] на другой день поутру объявил по полку приказом, что Александр Васильевич за верную службу и за точное исполнение его воли пожаловал всего полка ратникам по три порции говядины и водки, нашей же роте вдвое. Какая радость для воинов!
Слова, сказанные Александром Васильевичем о французах, наши ратники заметили, и говорили: Верно пойдем против французов. Дай-то Бог! А то они, слышно, крепко бушуют, и бьют напропалую бедных добрых немцев. Надобно поунять безбожников и душегубцев!...
*****
Вскорости после этого смотра полк наш выступил в поход, и прибывши в Прагу, расположился в казармах. В начале сентября для полка радость была неизъяснимая, невыразимая: всемилостивейшая государыня матушка наша пожаловала нашему полку новые знамена. О, мы в это время были на небесах! Так радостно было всем нам, так было сладостно, приятно — Назначен день к освящению их, и бригада наша стала на месте нашего побоища (т.е. штурма). Отслужена обедня в походной церкви с благодарственным коленопреклоненным молебном Господу Богу — о здравии государыни матушки царицы. При богослужении Александр Васильевич был в полном своем фельдмаршальском мундире, и все наличные гг. генералы и начальники [70] полков. Мы стали во фронт, и отец наш Александр Васильевич, в лице полка, вбивал первые гвозди в древки, прикреплял полотно знамени к каждому. Затем вбивали гвозди — по одному Ф.Ф. Буксгевден, наш начальник бригадир князь А.И. Горчаков4, потом богатырь Харламов вбил в каждое знамя по два гвоздя. За тем штаб-офицеры, ротные начальники и по выбору лучшие из храбрых нижних чинов вбивали остальные гвозди.
По освящении их святою водою и по окроплении ею всего полка, в рядах стоящего, пета была певчими полковыми певчими Александра Васильевича песнь во славу полка. Забыл ее, не помню; а записанная погибла во время походов. Лишь четыре стиха приходят мне на память. Вот они:
Знамена славой освященны
Готовы веять на полях.
Полка сего сердца вспаленны
Ударят быстро на штыках.
Песнь эту сочинил П.С. Потемкин5, Александр Васильевич пел ее и с певчими. [71]
При начатии песни гром выстрелов из двадцати четырех пушек разлился по поднебесью и крик ратников — ура! рассекал воздух. Нам казалось, что все радовалось нашему родному кровному празднику. По окончании освящения знамен вся бригада прошла мимо Александра Васильевича повзводно. и свернувшись в густые колонны, стала в тесный круг. Александр Васильевич подъехал к нашему полку, говорил речь воинам, речь, исполненную высоких наставлений о вере в Бога милосердого, верности и преданности к престолу, и о нравственности; конец ее заключил тем, что за Богом молитва, за государынею служба не пропадет. И крик — ура! вновь потряс воздух.
Пришел декабрь месяц, и нам слышно стало, что мы должны наше добро, нашу собственность, кровью нашею приобретенную, Варшаву — сдать прусакам. Болело у ратников сердце, сильно огорчались наши воины; но старики говорили: «Так велела матушка наша Государьня. А воля ее в душе нашей была так священна, что описать это никто не в силах. — А мы думали, говорили ратники, что это сделано поневоле». — После этого все смолкло.
И вот 31-го декабря 1795 года, (помнится что так), прусаки вступили в Варшаву. (Не помню, который гренадерский полк занимал караулы). [72] Прусаки явились к гаубвахте в длинных мундирах, и нагавках (в штиблетах), с тесаками, с сухарными чрез плечо мешками, в косах и в пуклях; выстроились пред нашим фронтом Им отдали честь, сделав на караул, и они отблагодарили тем же. — Наши зашли потом повзводно направо, сошли с поста, и прусаки его заняли — Варшава сдана!
Чудна казалась нашим одежда прусаков, и сами они казались нам вялыми, и как будто сонными. Наши напротив были в движениях своих проворны, живы, молодцеваты. В своей легкой одежде в куртке, в шароварах широких с кожаными внизу накладками, с кушаком по поясу, закрывавшем портупею со штыком, в каске с плюмажем из конского волоса, с подстриженными на голове в кружок, по-русски, волосами. — были точно русские богатыри. Солдат наш одет был так, как будто бы говорил счастливец Светлейший Потемкин:
Солдат должен быть таков, —
Как встал, так и готов.
*****
Настал 1796 год. В исходе генваря полк наш расположился в м. Любомле. В первой половине апреля месяца мы выступили с зимних квартир к г. Виннице, и расположились близ него лагерем. С нами стоял Фанагорийский гренадерский полк, и еще два полка, не помню их [73] имен. Слышно было, что мы скоро пойдем к гг. французам поднять их; и вcе ожидали того с радостным нетерпением. — В августе месяце явился к нам отец Александр Васильевич. Лишь прибыл он, так и начал ученья и примерные сражения. Второе и последнее ученье он начал пред вечером, и кончил часу в десятом взятием нарочно устроенного укрепления. После этого войска окружили его поколонно. Он благодарил за ловкость и проворство в движениях, за знание своего дела; проговорил для памяти ратников некоторые слова из своего катехизиса, и в конце речи сказал: «Бог даст, если матушка государыня повелит, мы пойдем далеко... людей посмотрим, себя покажем; и побьем безбожных ветреных сумасбродных французишков!» — Рады стараться, отец наш! Холько поведи нас, батюшка, скорее! Веди! вгди! кричали ратники. — Проицайге! чудо-богатыри! Вы русские! сказал Александр Васильевич, и поехал от нас вовсе. Ура! всех воинов огласило воздух и в ночной тишине раздалось по окрестностям»
В свой приезд Александр Васильевич видел своих любимцев нашего полка и любимцев своего полка фанагорийцев; не раз разговаривал с ними любовно — по своему. Честь, милость, за которую всякой из нас рад был бы тот же час положить живот свой.
В начале октября полк наш расположился на зимние квартиры в мм. Янове и Пикове. Главная [74] квартира была в Тулчине. Александр Васильевич формировал армию в 60 или 80 тысяч человек. Люди самые лучшие, а в коннице и лошади выбираемы были из полков в полки, назначенные к походу. В наш полк прибыло из Шлиссельбургского пехотного полка выше тысячи человек молодцов; а нашего — люди, не так-то знающие свое дело, хилые и ненадежные, выписаны были в тот полк, полк наш составился в полном числе; в каждой роте с запасными было богатырей-ратников до двухсот сорока человек, что составило с унтер-офицерами и другими званиями в целом полку до трех тысяч человек. Уже светло-зеленые мундиры прибывших к нам рядовых перекрашены были в темно-зеленый цвет6, и полк наш был совсем готов; но неожиданные, вовсе непредвиденные обстоятельства изменили все. Матушка наша государыня, величайшая из царей, мать России, — почила смертным сном. — Поход не состоялся.
Примечания
1. В каждом пехотном полку было не менее пятидесяти музыкантов, одетых в платье тонкого сукна, по вкусу полковых начальников, Полковые начальники щеголяли этим один против другого. В каждом полку был капельмейстер, которому дорого платили.
2. Это замечание было делано тогда умными нашими гг. офицерами.
3. Кисляков во время сражения при Бресте-Литовском, лишившись своего барабана, вырвал из рук неприятельского барабанщика барабан, и в самой середине неприятеля бил тревогу, поход. Александр Васильевич видел это. Кисляков был человек огромного роста, лет преклонных, и с давнего времени по храбрости своей был известен Александру Васильевичу.
4. Князь Алексей Иванович Горчаков во время дела с поляками находился безотлучно при Александре Васильевиче.
5. Он также сочинил две песни на взятие Праги и на покорение Варшавы. Ратники долгое время их пели. Списанные мною долго у меня хранились, но со многими другими бумагами моими погибли.
6. Наш полк и Херсонский гренадерский имели мундиры темно-зеленого цвета. Это была воля или прихоть полковых начальников.
Nike Free Run Women LightGray Green - Black/Red/Gray/White Lance Armstrong have become an indestructible combination since reebok shoes they cooperate with each other for many years. Their that Nike Free Run Women LightGray Green - Black/Red/Gray/White without note nike free run 2 womens version pattern of set are widely spread all over various fields . This year Nike mainly publish the “ Big Cousion” running shoes Nike Free Run Women LightGray Green - Black/Red/Gray/White , remain adopt the markble logo , nike free run and with the mark “Live Strong” . Favorable price offer to you , no disppointed lacoste shoes women quality Nike Free Run Women LightGray Green - Black/Red/Gray/White here for your selection. Happy shopping online on our website.
|