II. Суворов перед прибытием в Италию
Город Вильно
Фанагорийский гренадерский полк.
Александр Васильевич, в начале 1799 года, проезжая из Петербурга в Вену, для начальствования в Италии соединенною армиею, прибыл в Вильно; остановился пред гауптвахтою, — и не выходя из экипажа своего, принял рапорт от полкового начальника Фанагорийского гренадерского полка, — квартировавшего в городе, полковника Языкова. С ним были все наличные штаб и обер-офицеры, был военный генерал-губернатор, все гражданские чиновники; было много стариков гренадер этого полка, и множество жителей всякого звания. Всякий желал видеть великого, и всякой по-своему приветствовал его. Александр Васильевич спросил Языкова: «А есть ли тут мои старые Фанагорийцы?» Есть, Ваше сиятельство! сказал полковник, и махнул им приблизиться. Человек около пятидесяти стариков рослых, седоволосых усачей, питомцев незабвенного, подвинулись к экипажу, и в один голос с душевною [100] любовью вскрикнули «отец!... батюшка!... здравствуй!! — Здравия желаем отец Александр Васильевич!!» — и пр. и пр. — Александр Васильевич, взглянув на них, сказать изволил: «3дравствуйте, чудо-богатыри!... Русские витязи!... мои друзья милые!... здравствуйте!!... а?? — Кабанов? — Кирилов! — здравствуйте!» и всех называл по имени и прозванию; подзывая из лучших к себе, целовал и приветствовал словом ласковым. «Ваше сиятельство! отец ты наш родной», начал говорить гренадер Кабанов, «возьми же ты нас с собою; и мы послужим Богу и царю, верою правдою; и по-прежнему, по старому, не ударим в грязь лицом имя русского, твоего полка; мы все хотим умереть под твоею властию». — «Хотим! желаем!... батюшка ты наш Александр Васильевич!» вскрикнули все гренадеры, и Александр Васильевич, обняв всех своим взглядом, радовался душевно, что питомцы его не изменились; что с такими чисто русскими, в армии царской служащими, мог он покорять весь мир под власть царя русского, и сказал им в ответ: «Буду просить о том Царя-Государя!»… Лошадей переменили в экипаже, и Александр Васильевич, простившись со всеми, отправился в путь.
Сущность этого былого слышал я от штабс-капитана И.Г. Клеменки, служившего в 1799 году прапорщиком в Фанагорийском гренадерском полку.
Но не сбылось жаркое желание полка Фанагорийского; они не были в Италии, а поступили в корпус генерала Германа, и в Голландии, вместе [101] с англичанами, были разбиты французами. Единственно оттого только понес поражение весь корпус, — что командовавший оным не имел способностей быть вождем русских сил, даром что служил во времена великих русских полководцев. — Так говорили тогда, и после, старики, люди звания высокого, люди русские, с душою русскою и умом-разумом. — Оценка истинная, справедливая!
Город Вена
Александр Васильевич 1799 года, в марте месяце, въезжая в столицу австрийского императора, (в былое время, город славян), как ни желал скромно и без шуму прибыть, но множество народа встретило его с восторгом, и толпою провожало до дома посланника нашего, графа Разумовского, где великий и остановился. Он предстал к австрийскому императору Францу II-му; был им принят отлично; и в кабинете, был просим сказать свое мнение, все свой предположения, какие он находит нужными к изгнанию французов из Италии, и к подавлению гидры — революции во Франции, и пр. и пр. — Александр Васильевич, по обычаю, откровенно сказал все, и все объяснил ясно, кратко по своему, по-русски. — Но императору Францу II-му угодно было изъявить свое желание, чтобы единственный в мире, наш полководец объяснил все это и в Гоф-Кригзрате (Военном Совете), для того, будто бы, чтобы [102] можно было дать ему все способы к исполнению его предположений, и чтобы прочие армии, — в Швейцарии и других местах, могли действовать сообразно с его мнением.
Александр Васильевич прибыл в полное собрание Палаты разумников, тактически велемудрых дейчерских голов, выслушал их высокопарное приветствие, и потом слушал объяснение их военных планов настоящих и будущих. — Александр Васильевич рассматривал карты военного театра, ему предложенные, углубился в мысли, и вдруг был спрошен, «не о том, как действовать на всех пунктах; — но о том, как он сам будет действовать в Италии? — и пр. и пр.» На велеречивые дейчерски-премудрые многосложные вопросы этого совета Александр Васильевич отвечал: — «Мм. гг., — цель к Парижу!... достичь ее: бить везде врага; действовать в одно время на всех пунктах: умно-разумно; скоро, решительно, — свободно!! — и с усердием… военные дела имеют свой характер, ежеминутно могущий изменяться; — частные предположения тут не имеют места; и вперед предвидеть дел никак нельзя. — Одно лишь возможно: бить и гнать врага, не давая ему времени ни минуты; и иметь полную свободу действовать, и тогда с помощью Божиею можно достигнуть цели, в чем и ручаюсь». Но Гоф-Кригзрату нужны были от Александра Васильевича планы и предположения по-дейчерски, математически и методически, на всякий шаг движения, изложенные… [103] Гоф-Кригз-рат не умел, или по гордости своей не хотел понять великого!
Александр Васильевич, видевши, с каким пунктуально-методически восторженным школьным народом должен иметь свои сношения по делам, просил лично его величество императора Франца II-го, — позволения: «обо всех своих действиях сноситься прямо с ним государем; и от него лишь одного получать повеления.» — Это было обещано.
Александр Васильевич ясно видел трудные дела, ему предлежащие, не те, чтобы бить врага, — это было в его расчете верным, а хлопоты с австрийской дипломатикою, — с ее эгоизмом, гордостью, самоуверенностью в уме-разуме, — и самовластием над военными главнокомандующими. О! как жалел Александр Васильевич, что армия русская, им в 60 тысяч богатырей приготовленная, и в 1796 году к походу снаряженная, во всей своей суворовской силе и могуте, — за нечаянною смертию Матушки нашей царицы, Великой Екатерины, — не двинулась в поход!
Граф Разумовский, раз будучи один с Александром Васильевичем, говорил между прочим, что нужно бы побывать запросто и у Тугута, как у министра и главы Гоф-Кригз-рата. Александр Васильевич на это отвечал ему:
«Андрей Кириллович! ведь я не дипломат… а солдат;… русский!... Куда мне с ним говорить!... Да и зачем??... Он моего дела [104] не знает; — а я его дела не ведаю!... Знаете ли вы, Андрей Кириллович, первой Псалом в святом нашем Псалтыре?... Блажен муж!...»
Рассуждая о предстоящих делах, Александр Васильевич, почти угадывая будущее, сказал: «Если Тугут будет хитрить; ... я буду писать к императору Францу, и к вам Андрей Кириллович; и вы, зная уже все мои намерения, по воле нашего Всемилостивейшего Государя, будете действовать тут настоятельно, для того, что нужно для общего блага, к цели нам Высочайше повеленной. — Но если бы и тогда австрийское правительство, по непоколебимому своему с древних времен правилу присвоения, стало действовать в свою пользу, более, чем в пользу общую, для спокойствия Европы — и целого Света; — то труды наши будут тщетны, даром прольется кровь людей русских; и все пожертвования России будут напрасны: немцы за все это и спасибо нам не скажут».
Все это слышал я в разное время, и давно, — от многих стариков высокого звания, людей русских, не простого ума-разума, и из разговоров князя Петра Ивановича Багратиона с людьми значительными. Тут может быть одно не полно; в другом есть лишнее, — и это вина уже моей ослабевшей памяти. А мне и теперь кажется, что все это верно.
|
