VI. 1799 год. Италия. Трехдневное сражение при Требии
Уже был второй день сражения при Требии и Дидоле с Макдональдом. Французы сосредоточивали все свои силы в напор против русских. Битва была на смерть. И вот часу в одиннадцатом утра Макдональд составил колонну тысяч из пяти человек. Под прикрытием сильной, адской пальбы с своих батарей, она перешла реку Требию, и опрокидывая все преграды, прямо ударила в средину нашей линии, и прорвала наш фронт. Наши невольно пятились назад; а безбожники гордо, пышно шли вперед, с игрою музыки, с боем барабанным и с громким криком: «вив републик! вив либерте-эгалите! Вив! вив!... аванс!!!» Передний фронт этой колонны, рассыпанная по бокам его цепь стрелков, и пушки — сеяли [132] смерть в рядах наших. Казалось, они уже торжествовали победу над нами.
Но у Отца Русских былых сил, у батюшки Александра Васильевича, выиграть победу было трудно, — невозможно! Александр Васильевич в то время был на левом крыле сражавшейся линии, — направлял в бой австрийцев. Лишь узнал он о движении этой колонны, шибко полетел и явился к отступающим. И в середине их, и между ними носясь, повелевал громко: «заманивайте шибче!... шибче заманивайте... бегом!1 и сам был на виду впереди отступающих. Так было шагов полтораста. Наши, увидев отца Александра Васильевича, ободрились, и при отступе, как львы, клали на упокой налетов французов. — «Стой!» крикнул Александр Васильевич, и линия отступавших в минуту остановилась; и в это же мгновение скрытая наша батарея брызнула французам в лицо ядрами и картечью. Ошеломленные, они колебались, остановились; ядра, гранаты и картечи, бегло пускаемые нашею сильною батареею, пронизывали их насквозь. — «Вперед!... ступай, ступай!... в штыки!... ура!!» — крикнул Александр Васильевич; и все наши кинулись вперед, и он, отец наш, был впереди всех. Из запасу (резерва) принеслись казаки, и три батальона гренадер и егерей русских. Французы были [133] смяты, колоты штыками и копьями без милости; кучи тел их навалены, — и едва ли половина этой грозной колонны спаслась бегом.
Так велик был в духе своем единственный в мире полководец, отец наш, Суворов! Так неподражаемо, горячо любили его русские воины!...
(Слышал это и следующее в 1799 году от образованных гг. офицеров, и в 1805 от князя Петра Ивановича Багратиона).
В третий день сражение при Требии началось часу в 9-м утра. — Макдональд и в тот день напрягал все свои силы против русских, оставляя против австрийцев гораздо меньшую часть своей армии, отчаянно защищавшейся. Сражение сильно кипело. Жар в воздухе был чрезвычайный: у ратников царя русского запеклись уста. Силы нашей линии редели от убитых и раненых, к тому же русские изнемогали от устали2: но ни одного шагу французы у них не выиграли, хотя с неизобразимым бешенством силились сломить наш фронт, и числом превосходили нас [134] вдвое. Почти беспрерывно шла у нас штыковая работа. Так было до 5 часу вечера. Александр Васильевич беспрерывно шибко ездил по линии боевой, и своим присутствием вливал в каждого ратника новую силу и высочайшую храбрость.
Утомленный старец, отец русских богатырей, слез с лошади, лег отдохнуть, прислонясь спиною к огромному камню, и наблюдал движение боя. К нему явился Андрей Григорьевич Розенберг, и вслед за ним князь П. И. Багратион.
Вот точные слова князя П. И. Багратиона; передаю их так, как только могу припомнить. Он, при мне, рассказывал это князю П. П. Долгорукову, и генералу, старику, Василию Васильевичу Энгельгарду:
«Я был, говорил к. П. И., почти не в силах держаться на линии боя; видел ясно, что если малейшее подкрепление прибудет к неприятельской линии против меня, — я не удержусь на месте. Люди мои до высочайшей степени ослабели в силах; число их уменьшалось каждую минуту от неприятельского огня. Жар в воздухе был ужасный. Последний запас моих гренадер пустился в бой, ружья худо стреляли, замки и полки у ружей запеклись накипью от пороха. По этой крайности я шибко понесся к Александру Васильевичу, и в минуту нашел его на несколько возвышенном месте в полулежащем положении, в одной рубашке. Китель был возле него, и он держал его за рукав. Я заметил, что у него был жаркий [135] разговор с Розенбергом. Увидавши меня, Александр Васильевич сказал: «А!... Князь Петр!... Здравствуй Петр!»… и в то же мгновение обратился к Розенбергу, говорил: «Ваше Высокопревосходительство!... Андрей Григорьевич!... Поднимите этот камень, вот этот, что я лежу возле его»... Розенберг молчал. — «Не можете?? А??... Ну так стало, так же не можно, чтобы — помилуй Бог! — и русские отступали!... — Ступайте — помилуй Бог! — ступайте — держитесь крепко!... бейте!... гоните!... смотрите направо!... а иначе — помилуй Бог! — вам будет худо!... — мы русские!!... не Ундер-Куфт! не Мейсенеры!» — и Розенберг уехал.
«Ступайте шибко к Меласу», приказывал Александр Васильевич, одному3 из своего штаба; «скажите ему, чтобы он всеми силами в колоннах бил врага в средину, а запасы за собою 6лизко... шибко, прямо бил бы!... непременно — помилуй Бог — бил бы насквозь французов!... конница наблюдает; часть ее несется быстро вперед — рубить!... штыки!!... ты там будь — смотри!» И обратясь ко мне, спросил: «а?... что Петр?...как?...» — Худо, Ваше сиятельство! сказал я; силы убыли; ружья худо стреляют; неприятель силен; и... Александр Васильевич не дал мне досказать; начал говорить: «Помилуй Бог! — это не хорошо, князь Петр /... Лошадь!» Сел и понесся к моей [136] линии. Устремив все внимание на свою линию, я и не заметил, как он приказал, чтобы полк казаков и батальон егерей, ставший лишь из боя в запас на отдых, неслись шибко за нами. Мы въехали в мою линию. Боевые ратники увидали отца Александра Васильевича, — и оживились. Натиск на французов пошел сильнее, и ей-Богу — сделалось чудо!... Беглый огонь наш усилился; ружья стали стрелять: люди, от усталости едва переводившие дух, оживились; все воскресло, облеклось в новую силу! — Александр Васильевич велел ударить в барабаны сбор, и в одно мгновение ратники мои неслись из рассеянной линии в совокупность. «Князь Петр!» сказал Александр Васильевич, — «ударим!.. прогоним!.. это облегчит победу над врагом.» И вся линия моя по его воле шибко бросилась вперед. Французы сбиты с мест, опрокинуты штыками, кольями; немного их спаслось от смерти. Это облегчило меня на несколько времени. — Меня любили ратники, говорил князь П. И.; но отца Александра Васильевича боготворили: где он лишь являлся в бою, там Бог знает от чего и как — все оживало, все принимало бодрый дух, и победа была над врагом несомненна. — О! мы, все мы, русские, душою любили Александра Васильевича! — И австрийские солдаты полюбили его искренно: и они под его начальством были непобедимые герои4». [137]
«Но еще не кончилась битва; сражение по всей линии не преставало сильно кипеть; смерть пировала еще; и убыль ранеными и убитыми едва ли у меня не была в половину целого. — Перед самым закатом солнца, Макдональд составил колонну тысяч из трех, не бывших еще в дел (последний свой запас), и присоединив ее к сражающимся, сделал натиск на нас. Колонна эта с решительностью двинулась, и силою своею потеснила наших, и взяла у нас австрийскую батарею. Но в это мгновение, когда французы, тесня наших, торжествовали, явился Александр Васильевич, [138] — и скрытая наша батарея открыла по неприятелю свой губительный огонь. Неприятель поколебался, стал. Александр Васильевич летая по линии, командовал: «вперед!» Удар наших в штыки, грудь на грудь, опрокинул врага. Много, сильно много его пало. Настала темнота. Неприятель, согнанный со всех пунктов, удалился, и все утихло».
«Я был позван, и явился к Александру Васильевичу. У него нашел я Меласа, Розенберга, многих дивизионных Командиров наших и Австрийских. Изнеможенный от устали, старец поздравлял всех с третьей победою, одержанною над Макдональдом; благодарил всех за высочайшую храбрость, стойкость и за точное исполнение распоряжений, Говорил: «скажите г-м штаб и обер-офицерам, всем начальникам, всем солдатам мое большое спасибо! — Поосвежиться, поустроиться; смотреть!... Примечать!... Завтра последний дадим урок Макдональду, раненым помощь!.. Князь Петр! Стереги!.. Смотри!..» И поцеловал меня. — но Макдональд не дождался четвертого урока: в полночь, при темноте ночной, тихо снялся с места, и опрометью бежал. Победа была наша!»
«Да, продолжал князь П. И., Макдональд с остатками своей разбитой армии снялся тихо с места, двинулся бегом на Нуру. — Казаки наши не дремали, донесли о том: провожать его с честью пустился я, Стало светать. Шедши по полю сражения, я содрогался, видевши чрезвычайное множество [139] убитых и тяжело раненых французов; потеря их была велика. Да и у нас, русских, было немало: вдвое более против fвстрийцев, хотя число их в боевом строю было вдвое более, чем у нас».
По чисто-истинным запискам5, в боевом строю было под ружьем:
У Макдональда французов до 34 т. человек.
У А.В. Суворова — русских 10 т., австр. более 20 т. — больше 30 тыс. чел.
В трехдневное сражение при Требии было:
|
Русских |
Австрийцев |
Французов |
убитых |
до 900 |
250 |
до 6,000 |
раненых |
бол. 2,000 |
1,900 |
бол. 7,000 |
В плен взятых |
|
|
бол. 5,000, в том числе 4 генерала и более
500 штаб и обер-офицеров |
Итак, это сражение стоило потери в людях: русским из 10 т. — больше 2,900; австрийцам из 20 т. около 2,150; французам из 34 т. — 18,000, Всех потеряно 23,000 человек!!
Примечания
1. Слов: назад, отступать, ретироваться, у Александра Васильевича не было; он никогда этого не говаривал, не любил, терпеть не мог.
2. Авангард под начальством князя П. И. Багратиона, и часть русских войск, в 24 часа перешли с лишком 100 верст, и прямо, ни минуты не отдыхая, вступили в бой с французами, теснившими сильно австрийцев… — И третий день сряду быть в бою?... Это беспримерно! — Найдете ль в военной истории Подобное? — Ни древность, ни новое время, вам сего не представят.
3. Князь П. И. Б. сказывал имя посыланного, да я забыл; Кушникова ли, или князя А. И. Горчакова.
4. После несчастного сражения в 1805 году, при Аустерлице, 2-го декабря послан я был из местечка Сеницы, главнокомандующим М. И. Кутузовым, в Саксонию и Пруссию с бумагами к X. и X. Я ехал через Карпатские горы на Быстрицу, и добившись до м. Мысленицы (Галицкого княжества), остановился в заездном доме, послав просить тамошнего военного австрийского начальника дать мне лошадей. В обширной комнате этого дома, было человек пять стариков солдат австрийских пехотных и драгун. Вслушиваясь в их разговор, узнал я, что они, горюя о потерянном сражении и о занятии французами Вены, толковали — отчего и как потеряна их столица. Я вмешался в их разговор, и они говорили мне: «виноват Макк! виноват, Веин-Ротер! — эх!», говорили седые усачи, «в Италии с ойцем Шуваровым (Суворовым), били мы французов; с Лавдонем (Лаудоном) били мы турок! а те раз нас побили?... Не стало их, и нас бьют» И слезы у седого драгуна показались. Я спросил: в котором полку он служил в Италии. —«Служителем в регименте Каррачая» отвечал он. Все они превозносили Александра Васильевича Суворова.
5. Не помню, из какой книги выписал я это исчисление. Но знаю, что она переведена на русский язык с французского. Давно это было; забыл.
|