II. Голос анекдотистам о Суворове
В 8-й кн. Маяка 1842 года есть два анекдота о великом Суворове. Благонамеренный этот журнал попался мне на несколько минут, пролетом. Вот, сколько могу припомнить, сущность этих анекдотов;
В первом анекдоте говорится: пред местечком Кобылкою (когда, неизвестно) была с поляками драка. Тут был (т. е. стоял) Екатеринославский кирасирский полк, и как поляки подчивали его порядочно картечью, то полковой командир этого полка послал своего (?) адъютанта к Александру Васильевичу Суворову, с донесением о том и с представленьем переменить позицию полка. Адъютант явился и, боясь попасть в немогузнайки, хотел осторожно докладывать о сражении (т. е. о том, что их бьют). Но Александр Васильевич вдруг спросил его: «А есть ли в Кобылке рыба?» — Есть, отвечал Адъютант. «А какая?» — Щука, окуни, караси. — «А умеют ли там жарить карасей?» — Не только карасей, Ваше [325] Сиятельство, да и наших кирасиров поляки порядочно жарят, и. пр. и пр. и пр.
Помнится мне, что прежде 1794 года при м. Кобылке с поляками сражения нt бывало; не читывал о том нигде, и не слыхал ни от кого. В 1794 же году, в армии у отца А. В. Суворова при Кобылке, в разбитии небольшого корпуса поляков, Екатеринославского кирасирского полка не было. Это точно. Может быть, сообщивший этот анекдот был в другом каком конном полку; против этого ни слова не скажу, А добавлю лишь только то, что Александр Васильевич в сражениях с неприятелем сам повсюду бывал, и все своими глазами видел. Он не любил понапрасну подвергать своих богатырей смерти, и ни минуты не медлил без натиска на врага. А поэтому-то и разговор о карасях и кирасирах и все — что-то не так, недошмыги.
Во втором анекдоте: старик унтер-офицер, обвешанный орденами (?..!), рассказывал, что в Турецкую войну (где, когда? — рассказчик за старостью лет забыл), напал на корпус Александра Васильевича сильный неприятель, угощал наших хорошо картечью и ядрами. Солдаты одного с унтер-офицером (рассказчиком) полка стали робеть и поглядывали на отступную. Начальник полка был молодец; заметивши это, скомандовал: вперед! на штыки! — В это время явился Суворов к полку, и крикнул: «Стой! На колена! Молиться [326] Богу! На небе у Бога идет богослужение; слышите ли? Ангелы поют — иже Херувимы. Драться грешно!» И соскочив с лошади, пал на колена и давай молиться. Солдаты, видя это, все за ним то же сделали, а неприятель так и жарил наших! Между тем у солдат возрождалась храбрость и выгоняла страх. Александр Васильевич, вскочив на ноги долго, долго смотрел на небо, потом гаркнул: ребята! служба у Бога отошла! Вперед! Ура! и пр. и пр.
Гай! Гай! Да тсе чудасия Моспане!1
Слишком давно живу уж я на свете. С самого юношеского возраста до глубокой преклонности дет служил в войсках при пяти царствованиях, и имел счастие быть в числе рядовых ратников под началом бессмертного Суворова: но этого анекдота в тогдашнее время не слыхивал ни от одного из старых солдат, а они и самомалейший случай про Александра Васильевича рассказывали. Но это еще не доказательство, а вот что:
Вблизи неприятеля, который осыпает нас картечью и ядрами, молиться Богу (заметьте, молиться при одном только полку из целого корпуса), и на коленах долго молиться, и потом долго, долго смотреть на небо, — допустить к себе так близко врага и не разбить его прежде, нежели он воображал… О! это было не в характере гениальном, [327] огненном Александра Васильевича! Повторю об этом анекдоте: да тсе чудасиа Моспане!!2
Надобно было видеть Александра Васильевича в сражении. Это уже не тот Суворов был, что иногда (но всегда с целью) проказничал. Нет! это была уже молниеносная быстрота в сражении и распоряжении, — это был гений, победоносец!
Смею сказать гг. составителям анекдотов о бессмертном, величайшем и единственном в мире полководце, и скажу словами Г. Булгарина: «Осторожней, гг.! Этот человек богат, как Крез (гениальным умом-разумом), и имеет отлично образованных дочерей (шестьдесят побед над неприятелем!)» — и еще голос старого солдата.
Предшедшие два анекдота привели мне на память анекдот, напечатанный в одном нумере Русского Инвалида, не помню которого года и в котором нумере; только твердо знаю, что Инвалид издавался тогда под редакциею покойного А. О. Воейкова. В этом анекдоте было говорено, мне помнится, так: [328]
В 1805 году, когда неприятель (французы) при с. Шейн-Грабине атаковал арриергард нашей армии, отступавший от границ Баварии, генерал князь Багратион, начальник арриергарда, собрал с каждого полка по нескольку человек солдат, и объявил им, что для спасения армии должно драться с французами до последней возможности, и отразить врага или пасть.
Надобно же было выдумать такую небывальщину!... Что это чистая неправда, ссылаюсь на бывших в нашем арриергард начальников полковых, на шефов: Павлоградского полка генерал-майора Чаплица, 6-го егерского полка генерал-майора Уланиуса, Азовского пехотного полка ген.-майора Селехова; на командовавших полками; Киевским гренадерским майора Экономова (тут раненого), Подольским мушкетерским полком майора Алексеева; на шефа Черниговского драгунского полка полковника Пандуднадзева (Гр.); на штаб-офицеров: Павлоградского гусарского полка полковника Ивана Пандуднадзева, полковника графа Орурка, подполковника князя Жевахова, и на бывшего безотлучно при князе Петре Ивановиче Багратионе лейб-гвардии гусарского полка полковника князя Бор. Ант. Четвертинского. — Я истинно знаю, что не только не были собираемы солдаты князем Петром [329] Ивановичем, для объяснения стесненного тогда нашего положения, но даже и штаб-офицерам не было о том говорено. Неприятель, в сорока восьми тысячах насунувшийся на нас, был у всех в виду; и рассказывать было не о чем русским богатырям, бывшим под командою питомца Суворова.
Когда-нибудь я сообщу миру все, что знаю, все, что видел сам, что делалось с 13-го августа, со дня перехода за границу, по 2-е декабря 1805 года, в австрийскую войну с французами. Да, когда-нибудь да будет, а теперь покуда — только.
Примечания
1. Предоставляю всем хотя сколько-нибудь знакомым с военным делом, обсудить: сходно ли рассказанное в этом анекдоте со здравым смыслом?
2. В трех местах этой статьи я внес слова малороссийские, родственные русскому языку. Скажут, что они будут непонятны ученому и светлому читающему миру. Как быть? — Скажу: ведь мы, читая иной толстый, возносящий сам себя, журнал, не понимаем же иностранных слов, без пути, без толку, да и без всякой нужды в нем втисканных в русскую речь светлоосвященными нашими писателями, которых многие даже из знающих хорошо иностранные языки не скоро поймут. Это значит по-ихнему—образовать русский язык!. Чудеса, да и только!— Обращаюсь к моим малороссийским словам: не будут понимать своего родственного языка,—для них же хуже! А право, не было бы худо, если бы понимали! |