[144] Преобразования по военной части, принятые тотчас по воцарении Павла I и имевшие целью видоизменить всю внешность русского войска на манер прусский, нашли, как известно, в фельдмаршале Суворове открытого и неосторожного порицателя. Он говорил: «русские прусских всегда бивали, что же тут перенять... я лучше прусского покойного короля, я, милостию Божиею, баталий не проигрывал... Солдаты не веселы, унылы, разводы скучны, шаг уменьшают в ¾, и так на неприятеля вместо 40-30 верст... Я пахарь в Кобрине лучше нежели только инспектор, каковым я был подполковником»... Получив в войска палочки для образцов и меры солдатских кос и буклей, Суворов отозвался: «пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец—природный русак» 1.
Слова эти доходили до государя; нашлось немало людей недоброжелательных, которые обрадовались случаю погубить «упрямого чудака» — и действовали не без успеха.
Император Павел разгневался на то, что фельдмаршал медлил приведением в исполнение некоторых новых его постановлений. Желая уничтожить существовавшие при генералах многочисленные свиты, отвлекавшие множество офицеров из строя, государь определил число лиц для штаба каждого начальника,
а всех излишних затем повелел возвратить немедленно в полки. Относительно производства офицеров, их перемещений, отпусков, увольнений, были изданы новые правила. Вместе с [145] тем воспрещено употреблять воинских чинов на частные работы, по домашним делам или в курьерские должности 2. Между тем от Суворова был прислан в Петербург адъютант с одними партикулярными письмами, уволен им в отпуск офицер без высочайшего соизволения и, наконец, прислан офицер курьером. Было ли это ослушанием, иди при тогдашних путях сообщения Суворов не мог получить своевременно сказанных повелений — положительных данных не имеется. Но при всем том нельзя отвергать последнего, так как в высочайшем рескрипте по поводу присылки курьером капитана Мерлина сделана оговорка следующего содержания: «заключая по присланному от вас донесению, что вы не получили еще повелений наших». Во всяком случае престарелому фельдмаршалу было объявлено монаршее неудовольствие. Выговоры объявлены в высочайших приказах 15-го и 23-го января 1797 года,
а вслед за сим, 27-го января, фельдмаршалу повелено явиться в Петербург и быть «без команды».
|
Суворов в домашнем платье.
С рисунка прошлого столетия (Из собрания П. Я. Дашкова).
|
«Упрямый чудак» в Петербург не поехал, но послал 3-го февраля прошение об увольнении в отставку. На письма к фельдмаршалу графа Ростопчина, от 14-го февраля, видно, что желание его было императором предупреждено: Суворов отставлен от службы 6-го февраля 3.
Граф Д. А. Милютин, в статье своей «Суворов», напечатанной в «Русском Вестнике» 1856 года, говорит: «вероятно, кроме сего прошения (т.е. от 3-го февраля) было еще и другое, оставшееся неизвестным, ибо в высочайшем приказе, отданном при пароле 6-го февраля 1797 года, изображено так: «фельдмаршал граф Суворов отнесся к его императорскому величеству, что так как войны нет, то ему делать нечего; за подобный отзыв отставляется от службы».
Вот все, что известно по официальным документам о проступках великого полководца, навлекших на него царскую опалу и долговременную ссылку.
Между тем, по частным сведениям, за ним был грешок иного рода, простить который Павел, при вступлении на престол, не мог.
Н. И. Григорович, в статье «Канцлер князь Безбородко», напечатанной в «Русском Архиве» 1877 года, привел некоторые доказательства в пользу предположения, что императрица [146] Екатерина II оставила особый манифест в роде духовного завещания, подписанный важнейшими государственными людьми, в том числе Суворовым и Румянцевым-Задунайским, о назначение наследником престола не Павла Петровича,
а любимого ее внука, Александра Павловича, и что документ этот по указанию Безбородки, сожжен Павлом в день смерти матери. «Немилость к первому, говорит Григорович, и внезапная кончина второго тотчас, как он узнал о восшествии на престол Павла, произошли будто бы именно вследствие этого».
О времени и месте, откуда Суворов был отправлен в ссылку, биографы его повествуют различно.
М. Д. Хмыров, в статье «Последнее четырехлетие жизни Суворова», говорит, что фельдмаршал, узнав о своем увольнении, выехал в Москву, где располагал основаться в домике, унаследованном им после родителя и находившемся на Большой Никитской, в приходе церкви Феодора Студита. Но не тут-то было. Частный пристав, явясь к отставному фельдмаршалу, объявил ему, что, по случаю приближающейся коронации императора Павла, имеет повеление лично проводить его до новгородского поместья.
— Сколько мне назначено времени для приведения в порядок дел? спросил Суворов.
— 4 часа, отвечал пристав.
— Слишком много милости, продолжал фельдмаршал, для Суворова довольно одного часа.
Затем, велев отложить поданную в крыльцу дорожную карету, бодрый старик потребовал экипаж, «в каком ездил ко двору Екатерины или в армию», и частный пристав, волей-неволей, должен был в тряской кибитке проскакать с Суворовым более 500 верст 4.
Между тем граф Д.А. Милютин, в упомянутой выше статье «Суворов», рассказывает, что отставленный от службы фельдмаршал, в марте 1797 года, переехал из Тульчина, где стояла его дивизия, в свое Кобринское имение, но 23-го апреля прибыл туда из Петербурга нарочный с высочайшим повелением опальному отправиться на жительство в Новгородское его имение, село Кончанское. С этим посланным Суворов и отправился в путь по назначению 25 апреля.
Село Кончанское — родовое имение Суворовых, находится в самой глуши Новгородской губернии, в северо-восточной части Боровичского уезда, в Сопинском погосте 5. По описи Кончанского, [147] произведенной в 1784 году, значилось в нем: дом господский, двухэтажный, ветхий, в нем имеется 10 покоев; при нем кухня, баня, погреб, каретный сарай и конюшня. Господский дом был настолько ветх, что знаменитый изгнанник в нем жить не мог,
а занял простую крестьянскую избу, верстах в 3-4 от Кончанского, близ церкви, где и жил зимою,
а летом уходил на близлежащую гору Дубиху, и там, среди старинных дубов и вязов, уединялся в простой 2-х-этажной избе, состоявшей из двух комнат, по одной в каждом этаже '). Вблизи этой избы, на горе, под елями устроена была печка, где неизменный слуга Суворова, Прохор, награжденный впоследствии от австрийского императора за заботы о здоровье фельдмаршала медалью, грел для него медный чайник и приготовлял чай. За горой, в нескольких шагах, вырыт был колодезь, оттуда доставляли Суворову холодную воду для частых его ванн. Далее шли липовые и березовые аллеи насажденного им сада, и в саду церковь — прибежище в часы душевных мук и скорби. Изба была меблирована просто: кровать, стол и несколько стульев из елового дерева, диван, портрет Петра Великого, бюст Екатерины II, несколько портретов семейных и книг. Вот та обстановка, среди которой проводил невольный отшельник все время своего заточения.
Поселясь в Кончанском, Суворов, всегда верный себе, не изменил прежнего образа жизни, не имел ни одного зеркала в доме, спал на сене, вставал в 2 часа пополуночи, окачивался летом и зимой водой со льдом, потом пил чай, причем заказывал повару обед в 4-5 блюд, за который садился в 8 часов утра и ел его не иначе, как в четырех-пяти маленьких горшочках. После обеда отдыхал, в 4 часа снова пил чай и в 10 часов ложился спать. В знойные дни фельдмаршал ходил с открытой головой, по субботам считал долгом париться в жарко натопленной бане. Досуг свой победитель Турции и Польши наполнял тем, что устраивал свадьбы и присутствовал при венчаниях, примирял ссорившиеся семьи, участвовал в крестьянских заботах, играл с деревенскими мальчишками в бабки,
а в праздники читал в церкви апостол, пел с дьячком на клиросе и звонил в колокола. [148]
Сам он писал о себе к своему племяннику, графу Д.И. Хвостову: «служу Богу небесному и верен Богу земному»... (от 27-го июля 1797 г.), или: «войск здесь нет, обращение мое две трети с дворянами. Государские дни званы были раз пять-шесть, их не торжествовать я считал за грех. Незваные по дружбе в другие праздники и дни были
у меня к службе божией и одному обеду, раз до восьми, человек от трех до полдюжины. Сам я был в гостях менее 10 раз; прочее время провождал я в глубоком уединении сам-друг, сам-третей со священником»... (от 18-го декабря 1797 г.).
Судя по изложенному выше, можно было бы думать, что опальному фельдмаршалу и в ссыпке жилось хорошо: любимый и уважаемый соседями, он водит с ними хлеб-соль, обладая большими поместьями и хорошим здоровьем, благоденствует и заботится о благоденствии других, веселый среди народа как прежде, он шутит, смеется и чудит. Но в действительности положение престарелого героя было крайне неприятно и тяжело. Он находился под полицейским надзором весьма строгим, в особенности когда был прислан нарочно для этого особый чиновник Николев 7. Из документов, извлеченных в последнее время из архивов и переданных в распоряжение редакции «Исторического Вестника», мы узнаем, что гениальный полководец, любимый сын победы, надежда и гордость отечества, третировался в деревне приставниками, как уголовный преступник. Обстоятельство это так его огорчило, что он особым письмом к государю просил о дозволении удалиться в Нилову Пустынь, чтобы там окончить свои дни, но ответа не получил.
Первоначально надзор за Суворовым поручен был боровичскому городничему, премьер-майору Алексею Львовичу Вындомскому, который и должен был находиться безотлучно при Суворове в Кончанском 8, причем ему было предписано наблюдать, [149] чтобы Суворов никуда не отлучался и обо всем замеченном доносить.
Из донесения Вындомского, от 14-го июля 1797 года, видно, что Суворов по переезде в деревню недомогал, но несколько подкрепился приездом к нему на несколько недель детей его, графини Натальи Александровны Зубовой и графа Аркадия Александровича.
21-го июля Вындомский донес: «г. фельдмаршал Суворов на сих днях в слабом здоровье и весьма скучает, что состоящий дом в селе его Кончанском весьма ветх и не только в зиму, но и осень пережить в слабом его здоровье вовсе нельзя и желает переехать в сорока пяти верстах состоящее свойственницы его Ольги Александровны Жеребцовой, село Ровное. Приехавшего в свите графини Натальи Александровны Зубовой майора Сиона его сиятельство отправил в польские его деревни для получения всех бриллиантовых вещей там хранящихся
у подполковника Корицкого 9, и как таковых вещей по цене может быть слишком на триста тысяч рублей, то по привозе сюда иметь ли мне в своем смотрении и где хранить оные, ибо при жизни его сиятельства в Кончанске, как в самом лесном и опасном месте, крайне опасно. Прибывшие сюда евреи требовали
у меня позволения видеть его сиятельство и объясниться с ним в поставленном провианте из польских его сиятельства деревень в Варшавскую провиантскую комиссию и иметь расчет, но я тех евреев допустить к его сиятельству не осмелился».
По доведении об этом до сведения императора Павла, 31-го июля 1797 года, последовало повеление: «дозволить графу Суворову переехать в село Ровное и бриллиантовые вещи ему оставить при [150] себе; но при том надлежащее наблюдение иметь как за образом его жизни, так равно и за поведением».
24-го июля, Суворов, находя крайне неудобным жить в старом доме в Кончанском, выехал в другую свою усадьбу, отстоявшую в 45 верстах, в с. Камсине, где жилье считалось более поместительным, но местность ему показалась хуже, нежели в Кончанском, и он возвратился в последнее 26-го июля.
Вындомский, донося об этом, присовокупил, что Суворов в проезд туда заезжал к г-же Мякининой. Вслед за тем (от 4-го августа) он уведомил, что, «граф на сих днях выезжал к соседке в семи верстах, Пелагее Лупандиной, где отобедал и возвратился домой. Более же ничего не заметил».
Между тем новгородским губернатором было получено 3-го августа высочайшее повеление следующего содержания: «Г. статский действительный советник Митусов! Имеете смотрение, что бы исключенный из службы майор Антинг, Грессер и ротмистр князь Четвертинский и подобные ему свиты Суворова 10 не имели никакого сношения и сведения с живущим в Новгородской губернии бывшим фельдмаршалом графом Суворовым 11. Павел».
Губернатор, в виду такого повеления и донесения Вындомского, обращается к генерал прокурору князю Куракину с вопросом: «можно ли графу ездить в гости»? На что получается ответь от 17-го августа: «Его императорское величество высочайшее повелеть соизволил: разъезды по гостям графу Суворову запретить».
12-го августа, городничий донес, что Суворов «ни с кем из свиты его свидания не имел, кроме майора Сиона, отправленного в Кобрин за бриллиантовыми вещами,
а разве не случаются ли оные посредством переписки живущей теперь у него дочери, которой писем он свидетельствовать не смеет,
а в доказательство сего сомнительства» Вындомский представил перехваченные с почты и распечатанные им письма, посланные камердинером Суворова к графу Зубову и графу Хвостову 12. [151]
В ответ на это Митусов предписал: перехватывать на почте и доставлять к нему все письма как к графу, так и к его дочери и ко всем его людям. Когда же приедет Сион, то не дозволять ему иметь свидания с Суворовым,
а только допустить отдать бриллиантовые вещи. 22-го августа, прибыл в Кончанское «один из свиты Суворова», ротмистр Павловский, и просил Вындомского допустить его к фельдмаршалу.
Городничий объявил, что без разрешения губернатора допустить его к графу не может. При этом отобрал
у него находившиеся при нем бумаги и, запечатывая их, сказал, что за получением дозволения ему придется ехать в Новгород.
Павловский догадался.
— Стало быть, я под присмотром? Не поеду. Вы сего сделать не можете.
Городничий предъявил ему высочайшее повеление.
— Я не могу ехать, я болен, разве связать велите... [152]
Городничий взял у него шпагу и в сопровождении сержанта и караульного отправил Павловского к губернатору, при донесении, в котором назвал его бывшим секретарем и клевретом Суворова.
Митусов отправил Павловского и отобранные у него бумаги в Петербург 13. На допросе в Тайной экспедиции Павловский показал: в службу вступил в 1792 г., кадетом, в 1794 г. переименован в поручики, и с рекомендацией от Михаила Васильевича Каховского к гр. Суворову, прибыл в нему в Петербург, в 1796 г. с графом приехал в Тульчин и произведен в ротмистры Таврического конно-егерского полка. Когда граф Суворов был уволен от службы, Павловский поехал в Кобрин, где граф подарил ему 50 душ; вскоре потом, по высочайшему повелению, он был арестован в числе 18 офицеров советником Николевым и отвезен в киевскую крепость, через два месяца его вместе с другими освободили и уволили, с позволением жить где кто пожелает. Павловский поехал в пожалованную ему графом деревню, и по хозяйственным делам имея надобность видеть графа, поехал в нему, где и был арестован и выслан под караулом в Петербург.
По докладе об этом императору Павлу, 28-го августа, последовала резолюция: «Павловского выпустить, дав ему помочь в исправлении его нужд по деревням. Переписку графини Зубовой и ее людей не свидетельствовать. Сиону быть при графе Суворове, яко воспитателю его сына, не возбранять, но другим никому к графу приезд не дозволять».
25-го августа, городничий доносил: «Ничего не случилось, кроме разговора, состоящего в том, что граф племянницу свою, которая приехала из Петербурга с его дочерью, девицу Евпраксию Раевскую, выдает в замужество за Боровицкого помещика, капитан лейтенанта Александра Румянцева, и дает в приданое из своего имения сто душ, но с тем, чтобы жить ему, Румянцову, в доме его сиятельства»;
а от 1-го сентября повторил: Суворов ожидает разрешения о дозволения будущему мужу его племянницы жить с ним.
По доведении о сем до сведения государя, 26-го сентября последовала резолюция: «Сватьба сия не должна быть запрещена, равномерно и пребывание их при графе».
Но полицейский надзор или не вполне удовлетворял требованиям, или его признали нужным усилить, только князь Куракин, [153] собрав справки о разных соседях графа Суворова и избрав одного из них, помещика, отставного коллежского советника Феоктиста Афанасьевича Долгово-Сабурова, имевшего в 50-ти верстах от Боровичей 300 душ крестьян, предложил ему иметь секретный присмотр за Суворовым. На это достойный помещик, письмом от 14-го августа, отвечал генерал-прокурору, что по слабости здоровья, давнишнею чахоткою изнуренного, он не в состоянии исполнить возложенного на него поручения,
а что это правда — подтвердит и губернатор.
Император Павел, по выслушании об этом доклада, 4-го сентября, повелел: «Надзирать за графом Суворовым поручить г. Николеву, который за ним был отправлен, предписывая ему надзирание сие чинить наездами».
Николева командировали в Боровичи, куда он и прибыл 22-го сентября.
В «Чтениях Московского Общества Истории и Древностей Российских» 1862 года, кн. IV напечатаны «секретная инструкция отправленному по высочайшему повелению в Боровичи коллежскому асессору Николеву для надзирания за Суворовым» 14. Но [154] инструкция эта высочайше утверждена не была. Николев при отъезде просил инструкции. Князь А.Б. Куракин поручил Александру Семеновичу Макарову «изготовить надлежащую инструкцию» и повеление о командировке Николева записать в список секретных указов. Инструкция была поднесена на монаршее воззрение 26-го сентября, при чем испрашивалось повеление: оставаться ли Вындомскому при Суворове, Император Павел повелеть соизволил: «Боровичскому городничему остаться при его должности,
а смотрение за графом Суворовым иметь коллежскому асессору Николеву, которому особой инструкции не давать,
а предписать ему, чтобы он уведомлял о всех действиях и упражнениях графа Суворова».
22-го сентября, Вындомский сделал последнее донесение: «Вчера шляхтич Красовский, управляющий имениями Суворова привез бриллиантовые вещи и оброку 3000 р. и отдал графу, и отправлен обратно в экономию. Графиня Зубова, графский сын Суворов, девица Раевская и майора Сиона жена вчера отправились в Петербург. Здоровье графа в прежнем положении, но сам граф говорит, что слаб». Вместе с тем Вындомский представил присланное на имя графа Суворова письмо майора Антинга из Петербурга.
От того же 22-го сентября, сделал свое первое донесение и Николев. Отрапортовав о приезде своем в Кончанское 20 сентября и выезде детей Суворова со свитою в Петербург 21 сентября, в ночь, он описал образ жизни и встречу с Суворовым [155] следующими словами: «Графа нашел в возможном, по летам его, здоровье, ежедневные его упражнения суть следующие: встает до света часа за два, напившись чаю, обмывается холодной водою, по рассвете ходит в церковь к заутрене и не выходя слушает обедню, сам поет и читает; опять обмывается, обедает в 7 часов, ложится спать, обмывается, слушает вечерню, умывается раза три и ложится спать. Скоромного не ест, во весь день бывает один, и по большей части без рубашки, разговаривая с своими людьми; одежда его в будни канифасный камзолчик, одна нога в сапоге, другая в туфле, в высокоторжественные дни—фельдмаршалский без шитья мундир и ордена, [156] в воскресные и праздничные дни — военная егерьская куртка и каска.
«По свидании со мною, встретил меня печальным видом, спрашивая: «откуда я приехал?» Я сказал, что проездом в Тихвин заехал, на что он мне сказал: «я слышал, что ты пожалован чином, правда и служба большая, все служил, выслужил... улыбаясь повторил: продолжай эдак поступать, еще наградят». Я в ответ ему сказал, что исполнять волю монаршую первейший долг всякого верноподданного; он на сие мне отвечал: «я бы сего не сделал,
а сказался бы больным». Но как я ему сказал, что крайне удивляюсь, слыша от него такие советы, то и замолчал, и я тотчас вышел вон. На другой день, даже до сегодня уже гораздо нашел его снисходительнее и ласковее,
а по причине графинина отъезда много плакал и сказывается больным, признавая в себе во многих членах припадки паралича, но ни мною, и никем здесь оные не видимы и не примечены. Шляхтич Красовский сей день в Кобрин отправлен, осмотрен и с графом не видавшись».
В заключении Николев повествовал: «Позвольте, ваше сиятельство, объяснить невозможность в здешнем месте иметь за графом надлежащий присмотр, поелику живет он один в избе, удаленной от селения, подле церкви, где приставнику поместиться негде, дом же его так ветх, что осенью и зимой нельзя в нем жить, всечасно окружен бывает своими людьми, из коих самые ближайшие: камердинер и два солдата отставных, люди непокорливые и нетрезвые и имев в повелении своем тысячу душ корел, из коих весьма малое число по русски худо разумеют,
а посему почти возможности нет усмотреть, чтоб он не мог тайно отправить от себя кого с письмами, или для другого чего, также и на оные ответы получить,
а по неимению здесь никакой команды об могущих случившихся каковых происшествиях донесений доставлять не с кем и не начем.
А посему всепокорнейше прошу ваше сиятельство оказать милость в рассуждение вышеписанных обстоятельств снабдить меня вашим повелением, или для личного объяснения позволить мне быть в Петербурге, дабы в невыполнении порученного мне не ответствовать».
|
Дубиха - место
уединения Суворова в его Кончанской вотчине, в 1797 и 1798 гг.
С гравюры нынешнего столетия. |
В свою очередь и Суворов, озабоченный приездом Николева и опасаясь еще больших стеснений, 20-го же сентября решился обратиться к императору Павлу с следующим письмом:
«Всемилостивый государь!
«Ваше императорское величество с высокоторжественным днем рождения всеподданнейший поздравляю.
«Сего числа приехал ко мне коллежский советник Николев. [157]
Великий монарх! Сжальтесь: умилосердитесь над бедным стариком. Простите ежели в чем согрешил.
Повергая себе к освященнейшим стопам вашего императорского величества всеподданнейший
Г. А. Суворов-Рымникский.
20-го сентября 1797 года
Боровичские деревни».
По докладе этого письма, 28-го сентября, императору Павлу, государь повелел «оставить без ответа».
10-го октября, князь Куракин докладывал государю о донесении Николева, но прямодушный Павел не согласился на предложенные меры, повелев: «растолковать Николеву, что он определяется к графу Суворову для надзора за ним неприметным образом, следовательно, сии намерения им смотреть г. Николева остановить». Вместе с тем докладывались присланные губернатором, полученные с почты письма на имя Суворова и камердинера его Прохора Иванова от Сиона о делах вотчинных. Велено: возвратить их Суворову.
Таким образом, стремления надсмотрщиков сузить до крайних пределов и без того тесный круг свободы опального фельдмаршала были парализованы. Рвение их сменилось полнейшей индифферентностью. Еженедельные донесения Николева приняли стереотипную форму: «граф здоров, упражнения все те же». Изредка они иллюстрировались дополнениями: «граф грустит, не имея известий от дочери», или: «получа от дочери письмо, крайне был обрадован».
Дни Суворова потекли спокойнее; уединенный ото всего, что человеку дорого и мило, он вел жизнь отшельника; изба и церковь, и изредка деревня, дворовые люди и крестьяне, корелы, язык которых он стал изучать, заменили ему и двор, и общество, и свиту, и наконец, обаяние власти. Человек, по одному слову которого шли в огонь и умирали тысячи людей, теперь был один, заброшенный в лесную глушь Прионежья, сосредоточенный в самом себе, и только в самом себе почерпавшие силы на дальнейшую борьбу с несчастием, которое не могло его сокрушить.
5-го октября, Суворов сильно ушибся, набежав ночью на лежавшую собаку, а в декабре
у него болели ноги. Доктора не приглашали.
7-го октября, было получено с почты на имя Суворова письмо из Пешта от барона Карачая, которым он просил уведомления о здоровье фельдмаршала. Письмо это представлено государю, и, по его повелению, переписка с Карачаем прекращена.
15-го ноября, в избе, где жил Суворов, учинился пожар, [158] от сделанного в сенях очага, но скоро потушен. Избу поправили, и Суворов остался в ней.
В образе жизни его перемен почти не было. Все, что Николев считал нужным довести до сведения правительства, заключалось в следующем: «теперь, ежедневно поутру и после обеда поет духовные концерты, в праздники более мундира не надевает,
а бывает в обыкновенном своем белом канифаном камзольчике, с орденом св. Анны на шее». О характере Суворова Николев сообщал: «граф ежедневно становится сердитее и не проходит почти ни одного дня, чтобы кого из людей своих не побил, даже и в самый день праздника Рождества Христова, за обедней, при всех дворецкому своему дал пощечину. На меня (Николева), рассердился крайне за то, что я разговорился с ним, ошибкою сказав ему «вы»,
а не «ваше сиятельство» 15.
Сношения его с внешним миром ограничились посылкою в ноябре дворецкого в Петербург. По докладу о сем государю, приказано взять выправку: к кому и зачем приехал». Оказалось, что дворецкий приезжал к графу Зубову по делу о взносе взыскиваемых в казну денег.
Попытался было Николев завести опять речь о трудности надзора. «Здесь, доносил он, от 7-го октября, князю Куракину: — между его людьми идет слух, что он собирается уехать в Петербург,
а как я и прежде доносил вашему сиятельству, что граф живет один в отдаленной от селения избе, почему и не трудно ему сие исполнить, равно и тайно кого с письмами отправить,
а посему всепокорнейше прошу ваше сиятельство снабдить меня на сей случай вашим приказанием, дабы мне за сие не ответствовать. От меня же бурмистру здешнему наистрожайше подтверждено, чтоб он как лошадей, так и людей, не сказав мне, не давал». Но донесение это осталось без ответа.
В октябре, приезжал к Суворову из Москвы гонец с письмом от жены его, графини Варвары Ивановны, в котором она просила об уплате за нее долга 22,000 руб. и назначении ей содержания, так как она не имела более возможности жить
у брата своего, князя Прозоровскаго 16. Известно, что Суворов жил [159] в больших неладах с женой и даже неоднократно возбуждал дело о разводе с ней, обвиняя в нарушении супружеской верности, и потому гонец был отправлен обратно с словесным от графа ответом, что «он сам должен,
а посему и не может ей помочь, а впредь будет стараться». Письмо это представлено Николевым князю Куракину, при докладе, что приказ человеку сказан через графского камердинера,
а человек графа невидал 17.
По докладе об этом государю, последовало повеление: «сообщить графине Суворовой, что она может требовать с мужа по законам». Графиня отвечала князю Куракину, что она не знает куда подать прошение, что нужды ее состоят не в одном долге 22,000 p., но и в том, что она не имеет собственного дома и ничего потребного для содержания себя и что, наконец, она была бы совершенно счастлива и благоденственно проводила бы остатки дней своих, если бы могла жить в доме своего мужа с 8,000 р. годового дохода. Император Павел потребовал справку об имениях графа Суворова. По доставлении графом Д. И. Хвостовым сведения 18, 26-го ноября высочайше повелено объявить Суворову, чтобы он исполнил желание его жены. [160]
Повеление это сообщено Суворову Николевым 6-го января 1798 г., и он тотчас вручил ему, для отсылки к графу H. А. Зубову, записку следующего содержания: «Г. колл. ассесор Ю. А. Николев, чрез кн. Куракина, мне высочайшую волю объявил, по силе сего графине В. И. прикажите отдать для пребывания дом и ежегодно отпускать ей по 8,000 p., приимите ваши меры с Д.И. Хвостовым. Я ведаю, что г. В. много должна, мне сие постороннее».
Между тем политические события в Европе шли своим чередом и день ото дня становились серьезнее. Французы, отторгнув
у Австрии Нидерланды и Италию, присоединенные по Кампо-Формийскому договору к Франции, проникли в Германию и, не дожидаясь окончания конгресса в Раштадте, наложили руку на Рим и Швейцарию. Успехи эти заставили императора Павла склониться к мысли о заключении союзов для борьбы с Францией. Пока развивалась и осуществлялась, в форме договоров, задуманная идея, государь внезапно пожелал увидеть непобедимого дотоле вождя и пригласить его на службу.
12-го февраля 1798 года, генерал-прокурору князю Куракину дан указ следующего содержания: «Генерал фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому всемилостивейше дозволяя приехать в Петербург, находим пребывание коллежского ассесора Николева в Боровицких деревнях не нужным. Пребываем вам благосклонны. Павел».
14-го февраля, приехал в Кончанское флигель-адъютант, полковник князь Горчаков, с высочайшим повелением Суворову быть в Петербурге.
Престарелый фельдмаршал не только не обрадовался полученному от государя приглашению, но даже отказывался ехать в Петербург, отговариваясь старостью и плохим здоровьем. Лишь после долгих и настоятельных убеждений князя Горчакова, старик отправился в путь на своих лошадях и ехал не торопясь, как говорится, на долгих. Император, между тем нетерпеливо ожидал с ним свидания и по нескольку раз в день присылал узнавать: не приехал ли Суворов?
Принятый Павлом, по приезде в Петербург, в кабинете, Суворов находился там с глазу на глаз с государем более часу. Государь остался недоволен свиданием, как оказалось впоследствии из собственных его слов князю Горчакову. Он говорил Суворову о заслугах, которые он может оказать еще отечеству и ему, и наводил его на то, чтобы он попросился в службу,
а Суворов начинает рассказывать про штурм Измаила. Государь слушает и снова наводит речь на свое,
а Суворов рассуждает о Праге, или об Очакове. Приглашенный к разводу, Суворов оказывал явное невнимание: то отворачивался от [161] проходивших взводов, то шутил над окружающими, и, наконец, сказавшись больным, уехал, не дождавшись конца развода.
Государь посылает князя Горчакова узнать: что значит все это? Суворов отвечает: «инспектором я был в генерал-майорском чине,
а теперь уже поздно опять идти в инспекторы. Пусть сделают меня главнокомандующим, да дадут мне прежний мой штаб, да развяжут мне руки, чтобы я мог производить в чины, не спрашиваясь, тогда пожалуй пойду на службу.
А не то лучше назад, в деревню, я стар и дряхл, хочу в монахи»... Князь Горчаков не мог доложить этих слов государю и передал, что Суворов был очень смущен в присутствии его величества и крайне сожалеет о своей неловкости.
Прожив в Петербурге около трех недель, знаменитый полководец бывал у высочайшего стола, бывал на разводах, но чудил по прежнему и в службу не просился. Император обращался за объяснениями в князю Горчакову, тот ездил к Суворову и привозил государю ответы своего собственного вымысла.
Наконец, однажды в разговоре с государем, Суворов прямо попросил, чтобы его отпустили в деревню, на отдых, и государь с видимым неудовольствием отпустил его 19.
«Упрямый чудак» вернулся в свое негостеприимное Кончанское, где и жил до февраля 1799 года, когда, по настоянию английского и австрийского дворов, император Павел снова вызвал его в Петербург и поставил во главе победоносных войск, предназначенных «спасать народы и царей».
П. Мартьянов.
Примечания
1 Письма и заметки Суворова, 2, 8, 12-го января 1797 года.
2 Высочайшие поведения, 20,22 и 26-го ноября 1797 года (Полное Собр. Зак., т. ХХIV). Рескрипты, 2, 14 и 28-го января 1797 года.
3 Растопчин писал: «Государь император, получа донесение вашего сиятельства, от 3-го февраля, соизволил указать мне доставить к сведению вашему, что желание ваше предупреждено было, и что вы отставлены еще 6-го февраля».
4 Словарь достопамятных людей русской земли, Бантыш-Каменского, т. III, стр. 888-889.
5 В 1781 г., новгородские вотчины, Сопинская и Кривинская, где находится село Кончанское, принадлежали императрице Елизавете Петровне. После ее смерти, они пожалованы гофмейстерине Анне Карловне Воронцовой, урожденной Скавронской, которая продала их генерал-поручику И. Д. Шувалову,
а сей последний — В. И. Суворову, отцу фельдмаршала.
6 Дубиха, самая возвышенная местность близ села Кончанского, доселе. хранит хижину отшельника, опоясанную балконом и окруженную старыми елями — свидетельницами занятий и дум героя. Что же касается большого дома, то он внуком фельдмаршала сломан и на месте его выстроен другой из бревен, заготовленных по приказу его великого деда еще в 1789 году.
7 Поводом к усилению надзора за Суворовым, нужно думать, послужило следующее обстоятельство. Однажды в Кончанское прибыл курьер с рескриптом от императора, застал Суворова парящимся на полке и немедленно был принят в той же бане. Прочитав на конверте надпись: «генерал-фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому», Суворов хладнокровно возвратил конверт курьеру и сказал: «это не ко мне: фельдмаршал при армии,
а я в деревне». Удивленный курьер напрасно старался уверить Суворова в действительном назначении конверта и, порядочно пропотев в бане, возвратился в Петербург с тем же, с чем приехал. Император не обнаружил досады на эту проделку старого героя и только велел усилить за ним надзор. (М.Д. Хмыров, в статье: «Последнее четырехлетие жизни Суворова»).
8 Доставлен Суворов в Кончанское коллежским ассесором Юрием Николевым, в предписании которому было сказано: «по высочайшему повелению ехать вам в Кобрин или другое местопребывание фельдмаршала Суворова, оттуда привесть его в боровицкие его деревни, где и препоручить городничему Вындомскому; в случае же надобности требовать помощи от всякого начальства». (Рапорт новгородского губернатора к князю Куракину от 17-го июня 1797 г.).
9 Н. Рыбкин, в книге «Генералиссимус Суворов, жизнь его в своих вотчинах и хозяйственная деятельность» говорит, что переезд Суворова в село Кончанское, в 1797 году, исполнен был вдруг, так что фельдмаршал, как следует, не мог собраться в дорогу и многих вещей с собой из Кобрина не взял. У подполковника Корицкого, по сообщенному Рыбкиным регистру, оставлены были следующие вещи: эполет бриллиантовый, жезл фельдмаршальский, андреевский крест и звезда, портрет римского императора, бриллиантовый бант к шляпе, перо к каске, большая шпага и малая шпага, табакерка с портретом ее величества, табакерка с портретом Александра Македонского, табакерка с вензелем ее величества, табакерка с вензелем римского императора, табакерка с гербом польской короны, крест шейный и звезда Александра Невского, тоже два креста 1-й степени, крест шейный св. Анны, тоже два креста 1-й степени, Черного Орла 1-й степени крест, Красного Орла 1-й степени два креста, крест св. Георгия 2-й степени, перстень золотой от ее величества без каменьев, трость камышовая с золотым набалдашником.
10 Все чины штаба Суворова, до 20 человек, при исключении фельдмаршала из службы, одновременно с ним также были отставлены.
11 Вероятно, император Павел, называя Суворова бывшим фельдмаршалом, не считал его состоящим в этом звании, что и могло подать повод старому воину, при приеме в бане посланного к нему курьера с конвертом на имя фельдмаршала, не принять этого конверта.
12 Камердинер Прохор Иванов, от 11-го августа, писал первому, что с графа взыскивает казна 8000 р. по провиантским расчетам,
а вместе с тем и казна была должна графу по провианту же до 12,000 рублей, и второму: «граф ни Бочевал, ни Корыолан, ни Нарбег. Алексей Львович Вындомский, здешний городничий, по Архарову приказанию, при его особе; судите же мучительство судьбы в невинности его. Чем ему ехать в Петербург, лучше бы отпустили в чужие края. Еще известно ли вам, присланы были от Николая Алексеевича полковника Дьякова два жида прикащики подрядчика Эмина, якобы из Кобринских деревень поставляли в комиссию провиант, который ныне возвращается назад, и для получения за оный просят от графа 20,600 p.».
13 Донесение от 28-го августа, где, между прочим, Митусов писал: «так как многие собираются ехать к графу, то куда их отправлять и откуда брать прогоны». Из этого можно заключить, что тюремщики Суворова смотрели на него, как на опасного заговорщика.
14 Инструкция эта следующего содержания: «По высочайшему его императорского величества повелению, определяется генерал-фельдмаршал граф А. В. Суворов-Рымникский на житье в деревнях его, состоящих Новгородской губернии в Боровичском уезде. На каковой конец, вследствие его императорского величества соизволения, и имеете вы отправиться в оный город Боровичи, и жить тамо для надзирания об образе его жизни, поведения и вообще всякого рода поступках, о коих уведомлять меня еженедельно, со всякою подробностью. Правила при сем надзирания предписываются вам следующие: 1) Сколько возможно скрывать от него самого и его окружающих, что предмет пребывания вашего там есть порученное вам надзирание,
а также не давать знать о том и никому, отводя всякую догадку собственными своими делами, имеющимися якобы по судебным местам, или каковым либо торговлям, или посторонними препоручениями. 2) Всемерно стараться ведать, от кого будет он иметь посещения, с каким намерением, в чем он с посещателями, или порознь, будет упражняться, какие разговоры произнесены будут, и не произойдет ли каковых либо рассылок, от кого, куда, чрез кого, когда и зачем? Исключенным же из службы майорам Антингу и Грессеру, ротмистру князю Четвертинскому и подобным свиты графа Суворова сношение и свидание запрещается, кроме майора Сиона, при сыне его находящемся. 3) О письменном его самого и находящихся при нем производстве наблюдать наистрожайше, в чем оно состоять будет, через кого именно и где,
а особливо иметь в неусыпной бдительности переписку писем, в дом его присылаемых, какими бы то путями не было. Для лучшего в сем случае успеха предписано от начальства, с одной стороны, почтмейстеру Боровичской почтовой конторы из дому его приносимые и по почте приходящие в ту контору, в дом в нему следующие, письмы присылать, чрев городничего, к вам,
а с другой — тамошнему земскому исправнику, в небытность вашу в уезде, наблюдать и извещать вас, чрез того же городничего, как о письмах, с нарочными присылаемых и отсылаемых, так и о посещениях и упражнениях, для чего и нужно наперед свидеться вам с исправником лично и объясниться обо всем. Вы же, получая известия, должны стараться достигнуть о том ближайших сведений, и все доставлять ко мне в означенное об уведомлениях время. Ив сего исключается переписка дочери его и ее приближенных, которая, по высочайшему повелению, есть свободная. 4) Если же бы вы, противу всякого чаяния и ожидания, приметили и подлинно удостоверились хотя о некоторых обстоятельствах, ваше замечание заслуживающих, и подозрение возбуждающих словах, деяниях, переписках, рассылках и посторонних приездах, то, не теряя времени, присылать ко мне уведомление с нарочным, или со штафетою, и объяснять тот случай, или приключение, с такой подробностью и доводами, чтобы никакого уже тут не было сомнения и затруднительности. 5)
А дабы преподать вам и способ к самому точному сего предписания исполнению, то поручено от меня боровичскому городничему делать вам всевозможные пособия там, где вам настоять будет невозможность и препоны к исправлению повеленного. 6) Впрочем, будучи вы с некоторого времени ему самому знакомым, должны стараться всевозможным образом сохранить к нему должное почтение, и не подать ни малейшего повода ни ему, ни приближенным его, или домашним людям, к неудовольствию, но паче оказывать ласку и доброхотство.
А потому, когда бы он, граф Суворов, вознамерился куда нибудь поехать в гости, или на посещение кого либо, то представлять ему учтивым образом что, по теперешнему положению его, того делать не можно; если же бы он оказал тут свое усиление, то объявить ему о сем высочайшую его императорского величества волю, и потом отказать на отрез; и меня уведомить».
15 Донесения от 7-го октября, 10-го ноября, 28-го декабря 1797 года и 11-го января 1798 года.
16 Письмо это следующего содержания: «Милостивый государь мой, граф Александр Васильевич. Крайность моя принудила беспокоить вас моею просьбою; тридцать лет я ничем вас не беспокоила, воспитывая нашего сына в страхе Божием, внушала ему почтение, повиновение, послушание, привязанность и все сердечные чувства, которым он обязан к родителям, надеясь, что Бог столь милосерд, преклонит ваше к добру расположенное сердце к вашему рождению; вы, видя детей, да и детей ваших вспомните и несчастную их мать, в каком она недостатке, получая в разные годы и разную малую пенсию, воспитывала сына, вошла в долг до 22,000 рублей, об которых прошу сделать милость заплатить. Не имею дому, экипажу, услуги и к тому принадлежащее к домашней всей генеральной надобности, живу
у брата и у благодетеля и отца моего, который подкрепляет мою жизнь своими благодеяниями и добродетелями. Но уже милостивый государь мой пора мне его оставить от оной тягости с покоем, ибо он человек должной, хотя я и виду от него не имею никакого противного, однако, чувствую сама каково долг иметь на себе.
А государю императору угодно, чтобы все долги платили, то брат мой и продает свой дом, и так рассуди милостиво при дряхлости и старости, каково мне прискорбно, не имев себе пристанища верного и скитаться по чужим углам; войдите, милостивый государь мой, в мое состояние, не оставьте мою просьбу, снабдите всем вышеписанным моим прошением. Еще скажу вам, милостивый государь, развяжите мою душу, прикажите дочери нашей меня несчастную мать знать, как Богом узаконено, в чем надеюсь, что великодушно поступите во всем моем прошении, о чем я всеискренне прошу вас, милостивый государь мой, остаюсь в надежде неоставления твоей ко мне милости.
Милостивый государь мой, всепокорная жена ваша графиня
Варвара Суворова Рымникская.
Октября 1-го дня
1797 года.»
17 Донесение от 14-го октября.
18 По сему сведению у Суворова находилось: имений родовых 2080 душ, пожалованных 7000 душ, всего 9080 душ, оброку с них 60,000 р. каменный дом в Москве стоит 12,000 р. Пожалованных алмазных вещей на 100,000 р. Долгу на графе Суворове: в Воспитательном Доме 10,000 р. графу Апраксину 2,000 p., кн. Шаховскому 1,900 p., Обрезкову 8,800 p., всего 17,200 р. Графине Суворовой выдавалось ежегодно по 8,000 р. Предназначено в подарок: графу Зубову 60,000 р. Арсеньевой—30,000 р.
19 «Суворов», ст. гр. Д. А. Милютина «Русский Вестник» 1856 года, кн. 6. |