XII. КОНЕЦ БОЕВОЙ ЖИЗНИ.
Суворов в Праге. — Болезнь Суворова. — Поездка в Петербург. — Последние дни жизни. — Смерть.
Кончился Швейцарский поход — и вместе с тем окончились военные подвиги Суворова.
Исполняя приказ Императора Павла, Суворов направился обратно в Россию, во главе храбрых своих войск. Этот обратный путь продолжался более трех месяцев, потому что войскам приходилось не раз останавливаться в разных городах и оставаться там подолгу в ожидании новых приказов из Петербурга.
Везде на пути Суворова встречали с почетом, добивались чести его видеть, целовать его руки.
Во время остановки в Праге генералиссимус завел у себя на банкетах святочные игры: фанты, жмурки, жгуты и проч., бегал, мешался в толпе подчиненных, с точностью исполнял, что ему назначалось делать, когда вынимали фант; пустился в танцы: люди вправо, а он влево; такую, как рассказывает очевидец Фукс, причинил кутерьму, суматоху, штурм, что все скакали, прыгали и сами не знали куда.
Знатнейшие богемские дамы, австрийский генерал граф Беллегард, английский посланник при венском дворе лорд Минто и множество иностранцев путались в наших простонародных играх. Кто бы подумал тогда, что Суворов находился на краю могилы? ,,Князь! — писал собственноручно Император к Суворову 29-го декабря, — поздравляю вас с новым годом и желаю его вам благополучно встретить, зову вас к себе. Не мне тебя, герой, награждать: ты выше мер моих, но мне чувствовать сие и ценить в сердце, отдавая тебе должное. Благосклонный Павел”.
Сдав команду генералу Розенбергу, генералиссимус простился в Праге с войсками горестно и трогательно; солдаты предчувствовали, что не увидят более своего водителя к победам.
В городе Нейтитшене (в Моравии) Суворов желал поклониться праху фельдмаршала Лаудона. Приблизившись к надгробному памятнику, он прочел со вниманием латинскую надпись, в которой описаны титул и заслуги знаменитого полководца, и сказал сопровождавшему его Фуксу: ,,Нет! Когда я умру, не делайте на моем надгробии похвальной надписи, но скажите просто: здесь лежит Суворовъ”. Уже в Праге Суворов почувствовал себя нехорошо, но, по обыкновению, не обратил на это внимания и продолжал путь. Однако, в Кракове ему пришлось остановиться, так как болезнь начинала принимать серьезное положение: все тело покрылось сыпью и водяными пузырями. Но Суворов все же не хотел остаться в Кракове и, почувствовав себя немного лучше, поехал дальше в свое имение Кобрино, близ Гродны. Там он слег в постель.
Из Кобрина Суворов писал в Петербург, что у него все тело ,,во гноище”, что он каждый день слабеет, что 11 дней ничего не ел, что ноги его пухнут. Но Суворов все еще не хотел лечиться. Правда, он велел поискать аптечку блаженной памяти Екатерины, но заметил при этом: ,,Она надобна мне лишь на память”. Император Павел, узнав о болезни героя, послал к больному лейб-медика Вейкарта. ,,Молю Бога, — писал Император Суворову,— да возвратит мне героя Суворова. По приезде вашем в столицу, узнаете вы признательность к вам Государя, которая, однако ж, не сравняется с вашими великими заслугами, оказанными мне и государству”. Суворов получил облегчение, начал выздоравливать и большую часть времени, по случаю наступившего тогда поста, проводил в молитвах, заставляя доктора Вейкарта участвовать в том три раза в день, класть земные поклоны и употреблять самую строгую пищу, несмотря на отговорки врача-немца; велел ему говорить по-русски, хотя он с трудом изъяснялся на нашем языке; продолжал с певчими петь в церкви, сердился, когда они не согласовались с ним, читал голоса, беспрестанно перебегал с одного клироса на другой или в алтарь и молился местным образам. Иногда герой предавался мечтаниям о новой кампании, диктовал ответы на письма знаменитых особ Европы, разговаривал о приготовлениях, которые делались к торжественному въезду его в С.-Петербург.
Наконец, врач позволил ему отправиться в дорогу с тем, чтобы ехать в сутки не более двадцати пяти верст, о чем донесено Государю. Перед отъездом генералиссимус спросил: ,,Не забыл ли я кого наградить?” В этот раз Суворов не мог уже путешествовать по своему обыкновению, ехал не в кибитке, а в карете, очень тихо, лежа на перине и в сопровождении врачей, останавливаясь часто на отдых. На пути получил высочайший рескрипт, в котором Государь изъявлял величайшую радость, что вскоре обнимет героя всех веков, Суворова. При выезде из Вильно, болезнь Суворова вдруг усилилась: великий полководец остановился в бедной хижине, лег на лавку и, прикрытый полотном, с тяжелыми вздохами произносил: ,,3а что страдаю?” — В Риге, собравшись с силами, он надел в первый день Пасхи свой фельдмаршальский мундир, все знаки отличия, слушал божественную литургию и разговелся у губернатора.
,,Ах! стар я стал!” — повторял Суворов во время двухнедельного путешествия своего от Риги до С.-Петербурга.
Везде по пути Суворова толпился народ с нетерпеливым любопытством взглянуть на непобедимого вождя.
Но на пути к столице Суворова ждал жестокий удар. Неожиданно, по совершенно простому поводу, он подвергся новой опале со стороны Императора Павла. Все приготовления к торжественной встрече его в столице были отменены, и во избежание народных восторгов Суворову приказано было въехать в столицу ночью.
Многие из жителей столицы, узнав об опале, которой подвергся полководец и об отмене торжественной встречи его, тайно въехали в Стрельну, под Петербургом, чтобы хоть там встретить его. Здесь они приветствовали больного опального полководца; дамы и дети подносили ему фрукты и цветы. — Слабым, болезненным голосом благодарил он их и с умилением благословлял детей.
В тот же день, 20 апреля, знаменитейший русский полководец, исполняя приказание, тайно, под покровом ночи, въехал в Петербург и остановился в доме своего племянника, графа Хвостова, где от увеличившейся болезни слег в постель.
На другой день явился к нему вице-канцлер граф Растопчин с собственноручным рескриптом проживавшего тогда в Митаве, бежавшего из Франции короля французского Людовика XVIII; король препровождал герою орден св. Лазаря. Суворов лежал в совершенном расслаблении, и долго не мог понять, зачем Растопчин приехал; наконец, велел прочитать письмо, взял орден, заплакал, спросил о месте, из которого он прислан, и с ироническою улыбкой сказал: ,,Так ли прочитали? Король французский должен быть в Париже, а не в Митаве”.
Старые привычки свои Суворов к тому времени сильно изменил. Он уже обедал не в семь часов утра, а во втором пополудни; спал не на сене; часто вставал с постели и садился в большие кресла, в которых возили его по комнате. Иногда, чувствуя себя пободрее, он продолжал, для препровождения времени, заниматься турецким языком. Он рассказывал о походах против поляков и турок, но забывал при этом названия покоренных им городов и крепостей в последнюю кампанию, также имена генералов, над которыми одержал еще памятные всем блистательные победы. „Для чего, — говорил Суворов, — не умер я на полях Италии”.
Пережитые Суворовым напоследок страдания, в связи с страданиями физическими, сделали исцеление его невозможным; болезнь день-ото-дня усиливалась и смерть быстро приближалась...
Предвидя, что нет надежды, близкие люди уговорили Суворова исповедаться и причаститься. Он исполнил последний долг, как истинный христианин, простился с окружавшими одр его. ”Долго гонялся я за славой,—говорил умирающий, — все мечта; покой души у престола Всевышнего”.
Последние сутки он провел в беспамятстве, произнося лишь слабым голосом разные приказания, Как бы находясь с военачальниками в главной квартире, твердил о Генуе, о новых своих планах. Бред продолжался и, наконец, 6-го мая 1800 года, во втором часу пополудни не стало великого полководца... Он умер на 71-м году своей жизни...
Скорбь о смерти Суворова была всеобщей и в продолжение семи дней жители столицы орошали слезами признательности бренные останки героя.
Вынос тела был назначен на 12-ое мая. Несмотря на опалу, постигшую Суворова, все население Петербурга, от мала до велика, вышло на путь погребальной процессии. На углу Невского и Большой Садовой, у Публичной Библиотеки, ожидал шествие Император Павел, окруженный небольшой свитой. Когда приблизился гроб, он снял шляпу и поклонился праху знаменитого мужа, который прославил его царствование. Из глаз Императора капали слезы... Он тихо возвратился во дворец, был грустен весь день, не спал всю ночь и беспрестанно повторял: “Жаль, жаль”...
Когда входили в лаврские ворота (Александро-Невской лавры); явилось опасение, пройдет ли катафалк с высоким балдахином; уже хотели снимать его, как один унтер-офицер, находившийся во всех походах с Суворовым, воскликнул: ,,Оставьте! Покойник пройдет, как и везде проходил”. Двинулись — и гроб проехал благополучно.
Гроб внесли в верхнюю монастырскую церковь, где тотчас началась божественная служба. Надгробного слова сказано не было, и только придворные певчие спели ,,Живый в помощи Вышняго, в крови Бога небесного...” Во время пения, в церкви многие рыдали... После отпевания понесли гроб к могиле. Залпы пушек и ружей закончили церемонию.
Прах Суворова покоится в церкви св.Благовещения в Александро-Невской лавре. Долго простая, но красноречивая надпись: „Здесь лежит Суворов“ украшала место его погребения.
В 1826 году Император Николай Павлович, в честь непобедимого полководца и для возбуждения в молодых воинах воспоминания о бессмертных подвигах, повелел именоваться впредь фанагорийскому гренадерскому полку (с которым Суворов взял Измаил и разбил при Рымнике визиря) гренадерским генералиссимуса князя Суворова Италийского полком.
|
