Александр Васильевич Суворов (1730-1800)

"Я родился 1730 г. 13 ноября"², - писал Суворов в короткой автобиографической записке. Отец нашего героя - Василий Иванович - служил денщиком и переводчиком Петра Великого, будучи восприемником государя. Василий Иванович достиг высот военной карьеры, стал генерал-аншефом, премьер-майором Преображенского и подполковником Измайловского полка, служа при Провиантском департаменте и выполняя поручения, о которых до Суворова, уже также бывшего генерал-аншефом в дни составления записки, "сведения не доходили". Зато до нас дошли сведения о легендарной бережливости Василия Ивановича Суворова, позволившей ему преумножить семейные капиталы. Это качество унаследовал и Александр Васильевич, бережливо относившийся к солдату, не терпевший житейских излишеств. Суворовы довольствовались малым, совершая великое. В детстве будущий генералиссимус слыл болезненным, хилым ребенком. Отец и не мечтал о военной славе для любимого сына, но с самых ранних лет Саша Суворов посвятил себя военной славе Отечества. В доме Суворовых была богатая библиотека. Наш герой десятки раз перечитывал излюбленные страницы книг, рассказывавших о военных подвигах героев древней, средневековой и новой истории, мечтая о собственной славе. Уже тогда Суворов понимал: для этого необходимо упражняться физически и умственно. И он воспитывал себя в спартанском духе, отказавшись от мягких перин и теплой шубы, анализируя стратегию великих полководцев прошлого. От тех лет у нас осталась легенда о встрече юного Суворова с генералом Ганнибалом - сподвижником Петра Великого и предком Александра Сергеевича Пушкина. Василий Иванович посетовал генералу Ганнибалу, что его сын всему предпочитает уединение в библиотеке. Ганнибал незаметно вошел в комнату Суворова и увидел его обложенного военными книгами. Они обменялись мнениями о некоторых старинных битвах, после чего Ганнибал сказал Василию Ивановичу: "Оставим его. У твоего сына сейчас собеседники поинтереснее нас с тобой…".

Генерал Ганнибал говорил Суворову: "Если бы жив был наш батюшка Петр Алексеевич, он поцеловал бы тебя в голову и приблизил к себе…". Пройдёт время, и Суворов станет величайшим героем, защитником Российской империи, созданной Петром, как Ломоносов стал ее первым университетом. Но в те годы юный Суворов колебался - с кого брать пример? - между великим Петром и его соперником, шведским королем Карлом. Этот вопрос Суворов считал важнейшим - и в дальнейшем учил солдат: "Выбери героя, бери пример с него, подражай ему в геройстве, догони его, перегони - слава тебе!". В конце концов патриотические настроения перевесили: Суворов понял, что Петр Великий воевал за славу Отечества, а Карл Шведский искал личной славы. Значит, Петр победил заслуженно…

В 1742 году, двенадцатилетним, Суворов был записан солдатом в лейб-гвардии Семеновский полк. А шесть лет спустя началась действительная служба Александра Васильевича Суворова в русской армии, в которой он прошел долгий путь от солдата до генералиссимуса. Долгих десять лет Суворов служит в нижних чинах - подпрапорщиком, сержантом, затем - премьер-майором… Эта служба позволила полководцу составить объективное мнение о человеческих качествах и профессиональных возможностях русского солдата. Без службы в нижних чинах Суворов никогда бы не стал истинно народным генералом. Наш герой и в лучшие дни своей великой славы ценил собственную близость к народу, солдатскую простоту, иногда с лукавством называя ее "грубостью". Наконец, в 1758 году Суворова производят в подполковники, и начинается Семилетняя война - первая страница легендарной полководческой службы великого героя. Суворова назначают дивизионным дежурным при армии генерала В. В. Фермора; в этом двадцатидевятилетний подполковник принимает участие в победном для российской армии сражении при Кунерсдорфе. Эта победа над Фридрихом Великим, конечно, была ярчайшим впечатлением военной молодости Суворова. В 1760 году, будучи важным сотрудником штаба главнокомандующего русской армией генерал-аншефа Фермора, Суворов участвует во взятии прусской столицы Берлина русскими войсками. В 1761 году подполковника Суворова назначают командующим Тверским драгунским полком. С этим полком Суворов участвует в сражениях с прусскими войсками у Ландсберга, у Бирнштайна, у Гольнау… Заслуги великого солдата в Семилетней войне были вознаграждены в 1762 году, когда Суворову присвоили чин полковника. Иные ровесники Александра Васильевича, не имевшие суворовского боевого опыта, уже ходили в генералах… Но судьба великого героя состояла в неторопливом, заслуженном возвышении. В старости, когда награды сыпались на Суворова как из рога изобилия, он произнес знаменательное: "Я не прыгал смолоду, зато прыгаю теперь…".

Нужно заметить, что тогдашняя несправедливость фортуны подчас доводила Суворова до невеселых мыслей, граничивших с отчаянием, но полководец побеждал их своей стоической выдержкой и не унывал. Он квалифицированно и вдохновенно исполнял свой полковничий долг в астраханском, а затем и в суздальском полку. Уровень суворовской компетентности того времени подтверждена и обнаруженным в Двадцатом веке литературным памятником - "Полковым ("Суздальским") учреждением". В этом сочинении Суворов проявил себя не только как яркий теоретик и вдумчивый практик, но и как самобытная личность, настоящий вождь, готовый к подвигам во имя спасения Отчизны. Полк Суворова отличался от любого подразделения тогдашних европейских армий. Это был свой мир, созданный гениальным - и потому казавшимся многим чудаком - воином и мыслителем. Рассказывают, как Суворов со своим полком приступом брал монастырь, разрабатывая тактику штурма крепостей, как без мундира, сохраняя инкогнито, встречал новобранцев, испытывая их в остроумной пикировке. На маневрах Суздальский полк поразил саму Императрицу отличной от других, но наиболее эффективной выучкой.

В 1768 году Суворова произвели в бригадиры; через год в этом чине он вступит в свою первую польскую войну. После победы над польскими конфедератами при деревне Орехово (конец 1769 года) Суворова производят в генерал-майоры. Будущему генералиссимусу шел сороковой год… Он энергично берется за дела в "горячем" Люблинском районе. В 1771 году Суворов бил поляков в пух и прах при Ландскроне и при Замостье, а в сентябре 1772 года под Столовичами разбил корпус гетмана М. Огинского; имя Суворова уже наводило ужас на поляков, но они же и уважали этого русского генерала за рыцарское благородство. Надолго запомнили поляки великодушие русского полководца, который, гоняясь по польским землям за маршалом Пулавским, "попался" на хитрый маневр последнего и принял оставленный Пулавским арьергард за всю армию маршала. А хитроумный поляк с главными частями своей уцелевшей армии уже отступал к Литве, обогнув войско Суворова. Суворов восхитился находчивостью Пулавского - и в знак уважения послал ему любимую табакерку. Ему - врагу, введшему непобедимого Суворова в заблуждение!

В 1772 году Суворов овладевает Краковским замком, а через год его, уже весьма уважаемого генерала, переводят в армию Румянцева, на фронт первой екатерининской русско-турецкой войны. Суворов еще примет решающее участие в судьбе Польши - но через два с лишком десятка лет. А к тому времени боевые действия уже перешли за Дунай; Румянцев одержал над турками несколько блестящих побед, прежде всего - Кагульскую. Весной и летом 1773 года Суворов дважды овладевает Туртукаем. Быстрота и натиск, а также минимальные потери характеризовали эти победы генерал-майора. По легенде, Александр Васильевич рапортовал Румянцеву в стихах:

Слава Богу, слава Вам:

Туртукай взят - и я там!

С этой легендой был знаком Байрон, своей авторской волей перенесший двустишие под стены Измаила: "Крепость взята - и я там!". Только Байрон полагал циничным сочинение стихов после кровавого боя, мы же видим в этом движении суворовской души истинную молодцеватость, оптимизм, умение радоваться победе. Осенью Суворов возглавляет русское укрепление в Гирсове и, отражая турецкий удар, громит превосходящие силы противника. Овеянный восторженными легендами победитель приезжает в Москву, в отцовский дом - и, исполняя волю родителя, мечтавшего о продолжении рода, в 1744 году женится на молодой княжне Варваре Ивановне Прозоровской. Вскоре Суворова производят в генерал-поручики, и он продолжил придунайские подвиги. Войска Суворова вышли в поход совместно с войсками строптивого генерал-поручика Каменского. При чем Суворов стал генерал-поручиком позже своего младшего по возрасту коллеги, что давало Каменскому формальное преимущество, право руководить операцией. Однако Суворов, отмахнувшись от правил, взял инициативу в свои руки и в нелегкой битве разбил турок. Эта суворовская победа стала решающей для кампании 1774 года. Именно после Козлуджи имя Суворова стало легендарным в России - и в августе того же года победителя турок посылают на Волгу, а потом, как предпологалось, к Уралу, для подавления восстания "реченого Емельки", как называл Пугачева Суворов в тогдашних письмах. Сведения о том суворовском походе мы получаем из пушкинской "Истории Пугачева" - бесценного источника, в котором один наш гений, один отец Отечества говорит о другом: "…Между тем новое, важное лицо является на сцене действия: Суворов прибыл в Царицын.

Еще при жизни Бибикова государственная коллегия, видя важность возмущения, вызывала Суворова, который в то время находился под стенами Силистрии: но граф Румянцов не пустил его, дабы не подать Европе слишком великого понятия о внутренних беспокойствах государства. Такова была слава Суворова! По окончании же войны Суворов получил повеление немедленно ехать в Москву к князю Волконскому для принятия дальнейших препоручений. Он свиделся с графом Паниным в его деревне и явился в отряде Михельсона несколько дней после последней победы. Суворов имел от графа Панина предписание начальникам войск и губернаторам - исполнять все его приказания. Он принял начальство над Михельсоновым отрядом, посадил пехоту на лошадей, отбитых у Пугачева, и в Царицыне переправился через Волгу. В одной из бунтовавших деревень он взял под видом наказания пятьдесят пар волов и с сим запасом углубился в пространную степь, где нет ни леса, ни воды и где днем должно было ему направлять путь свой по солнцу, а ночью по звездам. "…" Суворов между тем прибыл на Узени и узнал от пустынников, что Пугачев был связан его сообщниками и что они повезли его к Яицкому городку. Суворов поспешил туда же. Ночью сбился он с дороги и пошел на огни, раскладенные в степи ворующими киргизами. Суворов на них напал и прогнал, потеряв несколько человек и между ими своего адъютанта Максимовича. Через несколько дней прибыл он в Яицкий городок. Симонов сдал ему Пугачева. Суворов с любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и намерениях и повез его в Симбирск, куда должен был приехать и граф Панин.

Пугачев сидел в деревянной клетке на двуколесной телеге. Сильный отряд при двух пушках окружал его. Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах (во ста сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал Пугачев. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном, резвым и смелым мальчиком, и во всю ночь Суворов сам тх караулил. В Коспорье, против Самары, ночью, в волновую погоду, Суворов переправился через Волгу и пришел в Симбирск в начале октября.

"…" Совершенное спокойствие долго еще не водворялось. Панин и Суворов целый год оставались в усмиренных губерниях, утверждая в них ослабленное правление, возобновляя города и крепости и искореняя последние отрасли пресеченного бунта"³.Предусмотрительность, точность, умение быстро сориентироваться в незнакомой среде - вот качества, которые проявил Суворов в пугачевском деле. Он был защитником России от бунтов и смуты, видевшим в их усмирении, в успокоении мятежного народа, свой долг перед Родиной. Как награда за такие труды, летом 1775 года у Суворова родилась дочь, Наталья Александровна, его любимица, "Суворочка". Позже Суворов говаривал: "Смерть моя для Отечества, жизнь моя для Наташи". В 1776 - 1786 годах Суворов служит в "горячих точках" Российской империи - своими дипломатическими и военными талантами участвует в присоединении Крыма, усмиряет Кубань. В течение 1783 года генерал-поручик Суворов совершает победные экспедиции против ногайцев, разбитых на реках Ее и Лабе. В 1784 году родился сын полководца, Аркадий. В том же году случился разрыв Суворова с женой. Наконец, осенью 1786 года Суворова производят в генерал-аншефы - а это означало, что в грядущей войне с Турцией ему предстояло руководить крупными операциями. Во время знаменитого путешествия императрицы Екатерины и австрийского императора по югу России Суворов в Кременчуге представил изумленным монархам масштабные показательные учения. Именно тогда на вопрос Екатерины "Чем мне наградить вас?" седой генерал-аншеф ответил с дерзкой непосредственностью: "Награждай, матушка, других, у тебя и так, чай, доброхотов хватает. А мне за квартиру заплати: задолжал". О Суворове уже говорила Европа, поражаясь мужеству и чудачествам российского героя.

Вторая екатерининская русско-турецкая война, главным героем которой довелось стать Суворову, началась в 1787 году, когда Суворов был назначен командующим Кинбурнского отряда в армии Потемкина. Осенью 1787 года в сражении под Кинбурном Суворов одержал над турками блестящую победу, проявив чудеса героизма. Потемкин в письме императрице поражался мужеству раненого старика⁴. В солдатской песне того времени пелось:

Нынче времечко военно,
От покоя удаленно,
Наша Кинбурнска коса
Открыла первы чудеса.

Чудеса отваги и целеустремленности. Суворов сделал Кинбурн неприступным рубежом для противника - а прилегающая к крепости акватория была непроходимой для турецкого флота. Суворовская артиллерия контролировала и водные пути. Но в роковой октябрьский день, когда турки решились на серьезное сражение и подтянули к крепости армию, Суворов запретил обстреливать их корабли и лодки и… приказал офицерам следовать в церковь, к обедне. Неспешно отслужили молебен "на победу врагов и одоление". В русском стане удивлялись хладнокровию Суворова, хладнокровию, которое, казалось, граничило с безумием. Турки высадили на косе шесть тысяч солдат, возвели полтора десятка рядов траншей, подготовились к штурму крепости, но штурма Суворов не допустил. Правильно пелось в солдатской песне:

А Суворов-генерал,
Он не спал, не дремал…

Да, он "не дремал", позволяя туркам высадить многочисленный десант и отказавшись от артиллеристской встречи вражеских кораблей. Своим хладнокровием полководце поражал две цели разом: с одной стороны, это был педагогический прием. Суворову необходимо было заставить солдат поверить в их неуязвимость, чудесную непобедимость, для этого было избрано наилучшее - богослужение, вселявшее не панику, но духоподъемную самоотверженность. И пускай теперь чудо-богатырь, великий солдат Ванька рассказывает новобранцам о странном, порывистом и спокойном генерале, приносящем чудесные победы. Вера в чудо, вселенная в солдатские души, поможет Суворову в будущих боях. С другой стороны, Суворову было необходимо приблизить турецкую эскадру к кинбурнской косе, чтобы таким образом сократить угол возможного обстрела крепости с кораблей. Также необходимо было спровоцировать противника на высадку многочисленного десанта, чтобы чувствительной победой заставить турок раз и навсегда позабыть о штурме Кинбурна.

Из крепости в штыковую выступила пехота, с флангов на турецкий авангард бросилась казачья конница. Очень скоро авангард был уничтожен, а турецкие укрепления - смяты. Но сражение только началось! Турки были настроены не на шутку, позже, вспоминая кинбурнское сражение, Суворов говорил о противнике: "С такими я еще не дрался". Русские войска, атаковавшие турецкие окопы, попали под жестокий огонь с кораблей. Пришлось отступить. Суворов спешился: под ним убили лошадь. В пылу боя три турка окружили Александра Васильевича. Суворов приготовился к жестокой схватке, взмахнул саблей… Но чудо-богатырь, гренадер Степан Новиков выручил батюшку Суворова, убил одного за другим двух нападавших, а третий скрылся. Суворов не забыл солдата в реляции, обращенной к Потемкину: "Позвольте, светлейший князь, донесть: и в нижнем звании бывают герои. Неприятельское корабельное войско, какого я лучше у них не видал, преследовало наших с полным духом; я бился в передних рядах Шлиссельбургского полку: гренадер Степан Новиков, на которого уже сабля взнесена была в близости моей, обратился на своего противника, умертвил его штыком, другого, за ним следующего, застрелил и, бросясь на третьего - они побежали назад"⁵ . Не забывать героев, примечать их благодарностью - эти принципы Суворова вписывались в его военно-педагогическую систему.

Несколько раз русские оттесняли турок и столько же раз приходилось отступать… Суворов, отважно сражавшийся плечом к плечу с солдатами, был ранен картечью, потерял сознание, но пришел в себя и, напрягая стальную свою волю, продолжил сражение. В бой пошли резервы, с моря турецкий флот на единственной в крепости русской галере "Десна" атаковал мичман Ломбард, один из любимых волонтеров Суворова. Суворов - раненый еще и в руку, истекающий кровью - пустил солдат вброд, по морским отмелям, в тыл туркам - и, наконец, остатки османского десанта удалось окружить. Лишь несколько сотен турок ушли с поля боя, остальных перебили или взяли в плен. Суворов оплакивал четырёхсот убитых.

В пространном письме Екатерине Потемкин хлопотал о награждении Суворова, описывая впечатляющую битву в красках: "На тесноте сперлось множество конницы и пехоты, и, смешавшись с неприятелем, сделали кучу, которую было уже трудно в строй привести. Он своим постоянным присутствием в первых всегда рядах удержал людей на месте. Солдаты сами повторяли бегущим: "Куда вы? Генерал впереди!"⁶ . Талантливейший администратор и реформатор армии, Потемкин смог по достоинству оценить Суворова после кинбурнской победы: "Кто, матушка, может иметь такую львиную храбрость? Генерал-аншеф, получивший все отличности, какие заслужить можно, на шестидесятом году служит с такой горячностью, как двадцатипятилетний…"⁷ .

Летом 1788 года, под Очаковом, длительную осаду которого вёл уже высмеянный за медлительность Суворовым и Румянцевым князь Потемкин, Суворов попал в беду. Отражая вылазку двухтысячного турецкого отряда в русский лагерь, Суворов с фанагорийским полком, нарушая планы главнокомандующего, ворвался в позиции турок, надеясь на поддержку других русских войск, на штурм Очакова. Казалось, близка победа, но поддержки Суворов не дождался, атаку фанагорийцев турки отбили и герой покинул поле боя с тяжелой раной: в шее застряла пуля. Рана воспалилась, Суворов тяжело и долго болел: особенно болезненными были объяснения с Потемкиным, писавшим Екатерине об очаковском инциденте: "…Перед приходом капитан-паши Александр Васильевич Суворов наделал дурачества немало, которое убитыми и ранеными стоит четыреста человек…"⁸. А в солдатской памяти осталось мужество раненого героя, стремившегося на поле боя, несмотря на боль. Об этом была сложена песня "Суворов ранен":

Да лежал русской больно раненой,
Вскричал да Суворов-князь:
"Ай-я, вы слуги, вы слуги мои,
Да слуги вы вот мои верные!
Ай вот вы подайте, вы слуги мои,
Да подайте пару вороных да коней!"

Полгода Суворов приходил в себя, залечивая раны, а в 1789 году его перевели в армию фельдмаршала Румянцева. Вскоре Румянцев был отставлен, общее руководство осталось за Потемкиным, но Суворов продолжал отдавать рапорты и отставленному Румянцеву, проявляя ученическую верность и свободный дух.

Летом 1789 года союзник России, австрийский полководец принц Кобургский, встревоженный сосредоточением турецкой армии в Фокшанах, запросил у русских немедленной помощи. Суворов выступил к нему с малочисленным войском быстрым маршем: Кобургский и представить себе не мог, что русские пройдут 50 верст за 28 часов! Сохранилось немало легенд о знакомстве Суворова и Кобургского. В легендах русский генерал предстает экстравагантным мудрецом, своим загадочным поведением подготавливающий молодого соратника к победам. В распоряжении Суворова было восемь тысяч русских и восемнадцать - австрийцев, среди которых выделялась венгерская конница Карачая, героя, ставшего одним из любимцев Суворова. Операция, разработанная Суворовым и буквально навязанная им союзникам (он неожиданной запиской объявил Кобургскому, что русские войска выступают в два часа ночи, и предложил австрийцем выступить тогда же), началась с уничтожения передового отряда турок. Хитрым маневром, основанным на изучении местного ландшафта (суворовские войска шли по лесным болотам) Суворов обманул противника, не ожидавшего флангового удара по Фокшанскому лагерю. В результате пятидесятитысячная турецкая армия была рассеяна. Суворов выбил турок и из нескольких близлежащих укреплений. Славная фокшанская победа принесла Суворову европейскую славу, а австрийцы навсегда признали русского генерала великим полководцем. Суворов отвечал на эти почести едкой шуткой: "Со мной и немцы воевать умеют". Фокшаны и Рымник остались для Суворова театром боевых действий и ареной для подвигов еще в течение нескольких месяцев. Великая рымникская победа была своего рода увеличенным повторением фокшанской. Та же придунайская земля, те же просьбы о помощи озадаченного сосредоточением турецких войск Кобургского. Только новый противник - великий визирь Юсуф-паша, готовивший наступление с целью вывести из войны Австрию, союзника России. В ответ на послание Кобургского Суворов в лаконической манере князя Святослава начертал одно слово: "Иду!". Невероятно быстрый переход (в своевременное появление Суворова у Рымны не верил ни Потемкин, ни великий визирь) - и Суворов уже возглавляет двадцатичетырехтысячное русско-австрийское воинство против 105 тысяч турок. Суворову удалось разбить турецкую армию, разделенную на части маневрами русских и австрийцев. Довершила разгром кавалерийская атака турецких окопов - новшество, заставившее противника паниковать. Войско союзников было сохранено, а Суворов был признан во всех столицах воевавших государств "Победителем Визиря". Сохранилась величественная легенда о споре, возникшем между русскими и австрийцами при дележе трофейных пушек.

- Отдайте всё австрийцам, - махнул рукой Суворов. - Мы себе у неприятеля новые добудем, а им где взять?

Две империи - Священная Римская и Российская - возвели Суворова в графское достоинство. От Екатерины Великой он получил титул графа Рымникского, а также орден Св. Георгия Первой степени. "Графиней двух империй" отныне называл он в письмах свою Суворочку. Теперь для полной победы над турками следовало обрушить их твердыню, грозившую России османским могуществом - крепость Измаил, известную своим многотысячным гарнизоном и отважным вождем - полководцем Айдос-Мехмет-пашой. Русские войска генералов Гудовича и Де Рибаса вели осаду Измаила, но все их подступы к штурму не приводили к успеху. Крепость казалась неприступной: по существовавшим в те годы представлениям о войне для подобного штурма требовались невиданные ресурсы, которых не могло быть у России… Но Суворов переворачивал современные ему представления о войне. По страницам поэмы Байрона "Дон Жуан" мы можем судить об изумлении, охватившем Европу после штурма Измаила. Этот штурм казался апофеозом современной войны, а Суворов - настоящим Марсом. Да, Байрон был противником екатерининского империализма и к Суворову относился неоднозначно, но и он не мог отрицать, что в лице графа Рымникского мир видит военного гения:

Суворов в этот день превосходил
Тимура и, пожалуй, Чингисхана:
Он созерцал горящий Измаил
И слушал вопли вражеского стана;
Царице он депешу сочинил
Рукой окровавленной, как ни странно -
Стихами: "Слава Богу, слава Вам! -
Писал он. - Крепость взята, и я там!"

Конечно, это понимание суворовского творчества обеднено предубеждением Байрона, ненавидевшего империализм екатерининской России, но показательно, что английский поэт одним из центральных эпизодов своей главной, итоговой поэмы делает взятие Измаила. Мы же помним другого Суворова - того, что прискакал к Измаилу на любимом донском жеребце и после великой победы отказался от лучших трофейных коней и покинул позиции верхом на том же дончанине. Мы помним Суворова, который после победы, побледнев, признавался: "На такой штурм можно пойти только раз в жизни". Гарнизон Измаила насчитывал более 35 тысяч человек. Суворов штурмовал крепость с тридцатитысячным воинством. Учитывая мощные укрепления турецкой твердыни и 250 орудий противника, "арифметически" штурм был обречен на провал. Но Суворов, прибыв под Измаил, не теряя времени приступил к тренировке солдат в условиях, близких к боевым. Генерал-аншеф скрупулезно изучил донесения разведки по измаильским укреплениям и вскоре уже получил возможность послать туркам ультиматум с характерной припиской - лично от Суворова: "Сераскиру, Старшинам и всему Обществу. Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышления для сдачи и - воля; первые мои выстрелы - уже неволя; штурм - смерть. Что оставляю вам на рассмотрение". История запомнила и горделивый, но, как оказалось, излишне самонадеянный ответ Айдос-Мехмет-паши: "Скорее остановится течение Дуная и небо упадет на землю, чем русские возьмут Измаил".

На военном совете, когда Суворов предложил своим ближайшим соратникам высказаться за или против штурма, первым, по традиции, отозвался младший - тогдашний бригадир, а в будущем - Атаман всевеликого войска Донского, славный М. И. Платов. Отважный казак, разумеется, высказался за штурм.

По перевязанным лестницам, по штыкам, по плечам друг дружки, солдаты Суворова под смертельным огнем преодолели стены, открыли ворота крепости - и бой перенесся на улицы Измаила. Суворов и Кутузов, о котором Александр Васильевич говорил: "В Измаиле он на левом фланге был моей правой рукой", личным примером вели за собой солдат. В том бою погибло десять тысяч русских, в том числе 400 офицеров из 650, участвовавших в штурме. Было уничтожено двадцать семь тысяч турок, остальные десять тысяч попали в плен. Да, для каждого участника штурма Измаила эта битва была своего рода игрой в русскую рулетку, но Суворову все-таки еще в преддверии штурма удалось предопределить результат казалось бы непредсказуемого предприятия. Бессонными ночами - недаром ведь ходили слухи о том, что перед важными боями Суворов неделями не смыкал глаз - он просчитывал стратегию победы. Отвага подкрепляла расчет. Штурмом Измаила была предопределена победа нашей Родины во второй русско-турецкой войне.

На грандиозном празднике в Таврическом дворце, посвященном измаильской победе, Суворова не было. Стихи Державина, музыка Бортнянского и Козловского - всё это звучало не для него. Солдатский путь вёл героя в Финляндию, где Суворов укреплял границы с воинственной Швецией и подчас пребывал в меланхолии. Именно в Финляндию, в Роченсальм, Державин послал Суворову свои первые стихи, посвященные непосредственно великому полководцу. Они вызвали неоднозначную реакцию Александра Васильевича:

Се Росский Геркулес:
Где сколько ни сражался,
Всегда непобедим остался,
И жизнь его полна чудес.

Не всякий день мы зрим Перун небес,
Которым Божий гнев разит злодеев,
Но часто тучки лишь. - Почий, наш Геркулес,
И ты теперь среди твоих трофеев.

Во втором четверостишии Суворову почудилась двусмысленность: не хочет ли Державин сказать, что слава великого полководца в прошлом?

Суворов томился, читал любимого Д. Макферсона, русских поэтов, повесть Чулкова "Пригожая повариха"… Он скучал по великим делам. Укрепив северные границы империи, Суворов снова отправился на юг, где разработал систему оборонительных сооружений Причерноморья, создал план возможной войны с Турцией. Наконец, в 1794 году пришла пора для новых подвигов - Суворова направили в Польшу, в действующую армию. Польская кампания 1794 года, в которой Суворов победно прошагал до стен предместья Варшавы - Праги, главного укрепления поляков, принесла полководцу новую славу и долгожданный фельдмаршальский жезл, завоеванный многолетней безукоризненной службой. Штурм Праги поставил Польшу на колени, из тридцати тысяч поляков, участвовавших в сражении, спаслось бегством менее двух тысяч, остальные были уничтожены и пленены. Суворов не хотел крови: в специальных указаниях, написанных им для войск, говорилось: "Згода! (мир - польск.) пардон. - Отруць бронь! (положи оружие - польск.) Кои положат ружье, тех отделить: вольность! - пашпорты! Кои же нет, с теми по первому поступать: бить! Кончить в час"⁹. Польская независимость, угрожавшая России и бывшая в восточной Европе плацдармом якобинства, была уничтожена. Суворову вручили ключи от Варшавы. Народная память сохранила спартанское послание Суворова Екатерине: "Ура! Варшава наша!" - и достойный ответ монархини: "Ура! Фельдмаршал Суворов!". И, наконец, Суворов - искренний любитель поэзии - дождался широкого поэтического резонанса своих подвигов. На взятие Варшавы откликнулись и Дмитриев, и Костров, и - что было для Суворова самым лестным - Гаврила Романович Державин, восклицавший:

И славы гром,
Как шум морей, как гул воздушных споров,
Из дола в дол, с холма на холм,
Из дебри в дебрь, от рода в род
Прокатится, пройдет,
Промчится, прозвучит
И в вечность возвестит,
Кто был Суворов.

А характер динамичной польской кампании 1794 года, блестяще проведенной Суворовым, Державин передал в строках былинной выразительности:

Пошел - и где тристаты злобы?
Чему коснулся, все сразил:
Поля и грады - стали гробы!
Шагнул - и царства покорил!

Суворов ответил Державину ласковым письмом, в которое включил и собственное стихотворное послание, прославляющее Екатерину. А поэт Ермил Костров, которого Державин уважал за перевод Оссиановых песен Макферсона, получал от полководца и материальную помощь.

Еще без малого год Суворов в качестве главнокомандующего всех русских войск, находившихся в Польше, умиротворял взбаламученную войнами и мятежами страну. Поляки познали справедливый и милосердный нрав русского фельдмаршала. Сохранилась любопытная легенда об освобождении польских пленных, многое разъясняющая в той миссии Суворова. Когда король Станислав попросил Суворова отпустить из плена одного польского офицера, русский полководец скороговоркой ответил: "Если угодно, я освобожу вам их сотню. Двести! Триста! Четыреста! Так и быть, пятьсот!". Терпимость к нравам побежденной страны, считал Суворов, является залогом благополучия державы-победителя.

В 1796 году умирает Екатерина Великая, обрывается золотой век екатерининской России. Суворов горько сожалел об утрате "матушки", приговаривая: "Если бы не было матушки Екатерины, не видать мне ни Кинбурна, ни Рымника, ни Варшавы". Важнейшим недостатком противоречивого царствования нового императора Павла Петровича была ориентация русского воинства, доказавшего свой потенциал двадцатилетием блестящих побед, на прусские образцы. Суворов откликнулся на павловские нововведения (по существу, уничтожившие сделанное великими реформаторами русской армии Потемкиным, Румянцевым и Суворовым) не только едким экспромтом: "Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, сам я не немец, а природный русак!", но и аргументированной критикой прусских традиций, сохранившейся прежде всего в переписке с Д. И. Хвостовым¹⁰. В ответ государь отстранил Суворова от армии, отправив героя в отставку и ссылку. Суворов прощался с армией. Эти драматичные часы отразились во многих легендах, подчеркнувших суворовское умение подчиниться приказу, даже если приказ кажется несправедливым. Генерал А. П. Ермолов рассказывал: "Однажды, говоря об императоре Павле, он (Каховский - прим. А. З.) сказал Суворову: "Удивляюсь вам, граф, как вы, боготворимый войсками, имея такое влияние на умы русских, в то время как близ вас находится столько войск, соглашаетесь повиноваться Павлу". Суворов подпрыгнул и перекрестил рот Каховскому: "Молчи, молчи, - сказал он, - Не могу. Кровь сограждан!". Суворов не пошел на расшатывание армии и государственности. Его долг был в пресечении смуты, а не в устройстве потрясений ради собственного честолюбия. В этом Суворов отличался от другого великого полководца того времени, младшего современника нашего героя, Наполеона Бонапарта… Не научились у Суворова государственнической дисциплине и некоторые наши неудачливые наполеоны 20 века…

Суворов последовал в свое северное имение, в Кончанское, под надзором властей. В мае 1797 года началась почти двухлетняя опала боевого фельдмаршала. Суворов пел в церкви, крестил ребятишек, продолжал свои ежедневные спартанские тренировки с холодной водой и утренними пробежками… Но главное - Суворов следил за ходом политических событий в Европе, главным героем которых был генерал Бонапарт, ставший впоследствии императором Наполеоном. Незадолго до отставки, в письме А. И. Горчакову, Суворов дал Бонапарту красноречивую характеристику и даже, как показала история уже 19 века, напророчил крах гениального французского авантюриста: "Пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, - он погибнет"¹¹ .

В Кончанском Суворов разрабатывал план будущей войны с Наполеоном, войны, в которой Россия должна была спасти Европу от французских смутьянов. Но было время, когда помыслы опального фельдмаршала обращались к области, далекой от политики и военного искусства. Суворов хотел продолжить свои дни в монастыре, в письме из Кончанского просил императора отпустить его в Нилову пустынь¹²… Но серьезное осмысление европейской политики убедило Суворова, что его долг - спасать Россию от надвигающейся с Запада опасности. И, когда Павел предложил Суворову возглавить русско-австрийскую армию, призванную освободить от французов север Италии, Александр Васильевич принял на себя этот крест. Принял, своими чудачествами предварительно вынудив Павла разрешить Суворову вести войну по-суворовски, а не по-прусски. В молчаливом противостоянии кончанский отшельник преодолел упрямство императора. Победил стоическим терпением и сосредоточенным на славе России, полным смирения, умственным трудом. Павел отправил Суворова в Европу "спасать царей". В феврале 1799 года Суворов был восстановлен на русской службе в чине генерал-фельдмаршала, а в марте - назначен главнокомандующим союзной армией в Италии. Суворов прибыл в Вену, где огорошил австрийцев смелостью планов и демонстративной пропагандой своего кредо: "Штыки! Штыки!". Когда же австрийцы представили Суворову свой план кампании, итогом которой должно было стать оттеснение французов к реке Адде, Суворов сказал:

- Кампания начнется на Адде, а кончится, где Богу будет угодно…

Не задерживаясь в Австрии, встретившей русского полководца как триумфатора, Суворов в начале апреля уже прибыл в Верону, к армии, а через шесть дней пала первая "якобинская" крепость в Италии - Брешиа. Начался героический период, о котором поэт Шишков сказал:

В едино лето взял полдюжины он Трой.

Через неделю Суворов, как и обещал в Вене, одерживал великую победу над французами на Адде и вошел в Милан. На Адде Суворову противостоял генерал Шерер, во время сражения смененный на знаменитого Моро. Здесь у союзных войск было численное преимущество, в бою погибло до восьми тысяч французов и менее 2000 из армии Суворова. Фельдмаршал и граф двух империй завоевал Ломбардию за десять дней.

Освободив север Италии, Суворов приступил к решению двух задач: нужно было взять французские крепости и разбить укрепленные сорокатысячной армией Макдональда войска французов. В мае, после быстрого ночного суворовского марша, был взят Турин. Операции в Италии продолжались, Суворов проявлял себя стратегом войны, решающим и локальные задачи, и задачу общую. А ее Суворов видел в уничтожении "гиены" - революционного духа. И кровавые парижские демократы уже трепетали в предчувствии встречи с Суворовым, в котором видели своего висельника… Они видели в нем возмездие.

В июне Суворов одержал победу над армией Макдональда у Треббии. Эта битва была еще одним подвигом Суворова. В критический момент сражения Суворову донесли, что сопротивление французам невозможно и придётся отступить. Суворов указал на громадный камень, в тени которого отдыхал, и заявил:

- Попробуйте сдвинуть этот камень. Не можете? Вот так и русские не могут отступить!

Суворов лично возглавил воинство. Армия Макдональда была разбита и отступала. Суворов приказал преследовать отступавших. При этом отступлении потери противника удвоились. Генерал Моро, которому со своей армией так и не удалось помочь Макдональду у Треббии, называл марш Суворова к этой позиции "вершиной военного искусства". А Суворов говорил о Моро: "Он меня немного понимает, но я его - лучше!..".

Австрийцы - их печально знаменитый военный совет гофкригсрат - не дали Суворову до конца развить успех Адды и Треббии… Суворов занял Мантую - последнюю твердыню французов в Италии - и готовился к встрече с новым главнокомандующим противника, молодым генералом Жубером, который возглавил остатки французских войск в Италии и сам пришел с подкреплением. Героям предстояло встретиться под Нови. 4 августа по старому стилю армия Суворова дала бой войскам Жубера. Сам молодой французский генерал был убит еще в начале боя. Войска Багратиона, Милорадовича и Дерфельдена - генералов, ставших в Итальянском походе любимцами Суворова - атаковали Нови. Вожди воюющих сторон - Суворов и Моро - лично принимали участие в сражении, глядя в глаза смерти. Под Моро убили лошадь, в плен попал знаменитый генерал Груши. Несколько русских атак было отбито: республиканская армия подтверждала репутацию самой стойкой и отважной в Западной Европе. Наконец, французы бросились в беспорядочное отступление. Было уничтожено и пленено до 15 тысяч республиканцев. Потери Суворовских войск составили 1200 человек убитыми и втрое больше - ранеными. Ещё одна несомненная победа - и Италия за четыре месяца очищена от французов. "В едино лето взял полдюжины он Трой".

Теперь Суворов планировал двинуться на Париж. Но союзники помешали русскому герою продолжить победное шествие. По новому плану союзников Суворов должен был соединиться с русским корпусом Римского-Корсакова, уже находившемся в Швейцарии. Многотысячная австрийская армия эрцгерцога Карла не присоединялась к Суворову, оставляя две русские армии, разъединенные Альпами, против свежей восьмидесятитысячной армии французского полководца Массены. Англия и Австрия таким образом избегали возвышения России, неминуемого в случае суворовского триумфа в Париже. Русский фельдмаршал не скрывал, что считает эти австрийские действия предательскими.

В сентябре Суворов вступил в Швейцарский поход - на помощь генералу Римскому-Корсакову. В поход, окончательно возвысивший судьбу полководца до величавой легенды. Путь Суворова лежал через Сен-Готардское ущелье, к городку Альтдорфу, а оттуда - к Швицу и Гларису, к войскам Римского-Корсакова и Готце. Французы намеревались разбить изможденную, изголодавшуюся в страшном горном походе армию Суворова в Альпах. Сведения о численности и расположении войск Массены, переданные Суворову австрийцами, оказались ложными, равно как и их же описания альпийских путей, посланные русскому фельдмаршалу. Теперь двойная игра австрийцев стала очевидной.

В сентябре Суворов с победными боями вышел из приготовленной Массеной ловушки, совершил переход через Сен-Готард и вывел войска в Муттенскую долину. Французы предполагали окружить Суворова в Муттенской долине и считали своего врага уже поверженным. Генерал Лекурб писал Массене:Если мы будем действовать согласованно, Сульт со стороны Гларуса, Мортье со стороны Муттенталя, а я со стороны Шехенталя, мы заставим Суворова околеть в горах"¹³. У Суворова на этот счет было другое мнение, он с боями прорывался через Альпы. В этих сражениях Суворову приходилось ценой невероятного нервного напряжения вдохновлять солдат на каждый час переходов. Порой голодными, оборванными солдатами овладевало отчаяние, но, видя, как делит с ними все тяготы похода великий Суворов, они учились терпеть и преодолевать невиданные трудности. Все нападения французов отражались с успехом. Суворов бил Массену в Клентальской и Муттентальской долинах, армия Суворова несла потери, но во всех сражениях потери противника были страшнее, хотя попавшее в альпийский лабиринт израненное суворовское воинство казалось обреченным. Много лет спустя в русской армии ходили рассказы о том, как Суворов, увидев своих голодных солдат, хлебающих ложками воду из горной речки, спросил у них: "Что, братцы, хлебаете?". "Альпийский суп", - хмуро ответили старики. Тогда фельдмаршал достал свою ложку и присоединился к ним, нахваливая альпийский суп. После этой трапезы Суворов с таинственным выражением лица прижал палец к губам и прошептал: "Ребята, тут в двух переходах от нас французишки засели. У них там всего напечено и наварено. К утру там будем - всё наше будет. Только чур - молчок!". После победных сражений в долинах Суворов повел войско на новый героический переход - через хребет Паникс. Планы французов были сорваны, армии Массены и Лекурба разбиты в горах, а Суворов с полным правом восклицал: "Орлы русские облетели орлов французских". В октябре из Петербурга пришла весть: император присвоил Суворову звание генералиссимуса. Он стал четвертым и предпоследним генералиссимусом в истории русской армии.

В Швейцарии и Чехии Суворова встречали как героя-победителя. Всем было ясно: наш генералиссимус доказал бессилие любого возможного захватчика перед Россией. В феврале 1800 года, в Кракове генералиссимус попрощался со сбереженными им русскими войсками и передал командование армией генерал-поручику Розенбергу. Суворов возвращался в Россию. Только сейчас, когда долг перед Родиной был исполнен, тяготы последних походов дали о себе знать. Старый генералиссимус заболел. Медики были бессильны, Суворов уже составлял Канон Господу, готовился встретить смерть, рядом с которой всю жизнь ходил в боях. Сказался и переменчивый характер императора: Павел сменил милость на гнев, поверил наветам царедворцев, и смерть Суворов встречал в опале. Он умирал в Петербурге, в доме Д. И. Хвостова. Прощаться с еще живым Суворовым приходили любимые соратники, ученики: Державин, Багратион... Сейчас полководец мог вспомнить свои слова, написанные когда-то в автобиографии: "Потомство мое прошу брать мой пример: всяко дело начинать благословением Божьим; до издыхания быть верным Государю и Отечеству; убегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славу чрез истину и добродетель"¹⁴. 6 мая 1800 года (по старому стилю) Александра Васильевича не стало.

Хоронили Суворова 12 мая. Когда при погребении катафалк не проходил в двери Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, кто-то из несших гроб воинов воскликнул: "Вперед, ребята! Суворов везде проходил!". И катафалк прошел в двери. Державин придумал для могилы Суворова эпитафию величественную и лаконичную, вполне в духе великого героя. "ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ СУВОРОВ". Кто в России не знает своего защитника и спасителя?

3

В страшные дни Ленинградской блокады, когда героические защитники города, советские люди, стояли насмерть, знаменитые монументы северной столицы были спасены от бомбежек. Их сняли с постаментов и закопали. Но памятник Суворову остался на постаменте, он гордо возвышался над площадью и смотрел в глаза врагу. Он не прятался от немецких бомб. И Ленинград выстоял, ибо говорил Суворов: "Тщетно двинется на Россию вся Европа: она найдёт там Фермопилы, Леонида и свой гроб"¹⁵.

 

 

---

Примечания

¹ О духовном образе А. В. Суворова см. Жукова М. Г. "Твой есмь аз" Суворов". М., 1998; Замостьянов А. А. Суворов и нравственность: солдат и богомолец // Замостьянов А. А. Великий Суворов и суворовский образ в отечественной культуре. М., 2000
² ?
³ Пушкин А. С
⁴ ?
⁵ Суворов А. В. Походы и сражения в письмах и записках. М., 1990, с. 249.
⁶ Екатерина Вторая и Потемкин. Цит. изд. с. 246-247.
⁷ Там же.
⁸ ?
⁹ Суворов А. В. Походы и сражения в письмах и записках. Цит. изд. с. 360.
¹⁰ ?
¹¹ Суворов А. В. Письма
¹² Там же.
¹³ Цит. по Золотарев В. А. Генералиссимус Суворов: вершины славы. М., 1999, с. 415.
¹⁴ ?
¹⁵ ?